Бегемот. Структура и практика национал-социализма 1933 - 1944 гг. - [74]
Вся цепочка рассуждений не обладает ни оригинальностью, ни достоверностью. Сторонники таких рассуждений признают, что они стирают границу между нравственностью и правом.[359] Если мы согласны с недавней американской работой, где утверждается, что это прогресс,[360] то тогда мы можем опровергать национал-социалистов в политических и нравственных терминах, но не в терминах права. Тем не менее, если мы сохраняем традиционное разделение между правом и нравственностью как существенное — как это делаю я — чисто произвольный характер рассуждений становится ясным. Возможно, Германии следует позволить милитаризировать Рейнскую область и оккупировать Данцигский коридор. Вопрос не в этом. Оправдывать этот акт международным правом — значит делать право простой проституткой политики.
Аргумент, бесспорно, имеет популярную притягательность. Он довольно успешно обманул цивилизованный мир. Национал-социалистическая пропагандистская машина знает, как доставить сочинения своих юристов-международников в респектабельные иностранные издания. Это помогало. Их привычка исключать Советскую Россию из международного сообщества помогала также. Они поддерживали такое членство в международном сообществе, которое требует однородности, множества общих черт и верований.[361] Этот аргумент, очевидно, заимствован из учения, что демократия может функционировать, только если есть определенная степень однородности внутри ее границ.[362] Только каковы элементы этой международной однородности, никогда не становится ясным. Что оказывается совершенно ясным, так это тот факт, что Советский Союз не разделяет ни одной из черт цивилизованного мира и поэтому стоит за оградой международного права.[363]
Отлучение Советской России было установлено декретом Гитлера в его речи на партийном съезде 1936 г. Эта речь вызвала целый поток литературы.[364] Абсурдные в качестве аргументов, они были бесспорной помощью национал-социалистической внешней политике. Заявления в парламенте и в Лиге громко провозглашали милитаризацию Рейна и введение всеобщей воинской повинности в Германии. Эти заявления тем не менее не были искренними и не сопровождались действиями. Ни британские лейбористы, ни либералы или миротворцы не отрицали законности требований Германии.
В других ситуациях, особенно в вопросе о нейтралитете, смешение права и нравственности приводило к неверным решениям. В таких случаях национал-социалисты возвращались к строгому традиционализму. Не так давно английские и американские юристы-международники возродили средневековое и раннее либеральное понятие справедливой войны, и они разделяли права и обязанности нейтральных государств в зависимости от характера войны. Возможно, лучшее выражение этой точки зрения было дано тогдашним генеральным прокурором Робертом X. Джексоном в его обращении к Международной ассоциации юристов 27 марта 1941 г. Джексон обрушился с нападками на тех, кто «отстал от этого столетия, которое своим Соглашением о Лиге Наций о санкциях против агрессоров, договором Келлога — Бриана об отказе от войны как инструменте политики и аргентинским антивоенным договором отбросило напрочь все основания XIX века для утверждений, что все войны похожи, а всем солдатам надлежит любить договариваться.[365] Нейтральные страны должны помогать тем нациям, которые сражаются, чтобы отразить агрессию — в справедливой войне. В рамках той же самой тенденции есть значительный пласт литературы, где утверждается, что нейтральные страны могут проводить политику дискриминации в отношении любой нации, нарушающей договор Келлога — Бриана. Две важные статьи в «Британском Ежегоднике международного права 1936 г», заходят, например, еще дальше.[366]
Эта новая теория, особенно в формулировке Джексона, должна была быть совершенно приемлемой для германской философии права. И тем не менее она подвергала ее нападкам, пробуждая к жизни самые старые рационалистические аргументы. Тот же самый Карл Шмитт, который изобрел «мышление в конкретных выражениях», чтобы заменить им абстрактное рационалистическое мышление, посвятил множество статей борьбе с новой теорией войны и нейтралитета. Он отрицал различие между справедливой и несправедливой войной и что нейтралитет может быть «двояким».[367] Либо война, утверждал он, — это все же правовой институт, в котором предпочтение отдается одной стороне, и участие нейтральной страны делает ее воюющей стороной; либо война — это просто политическая мера, предпринимаемая каким-либо сверхнациональным учреждением.
Германские юристы утверждали далее, что английская декларация о войне с Германией нарушает соглашение Лиги и что договор Келлога — Бриана становится недействительным в силу множества оговорок, уничтожающих его всеобщность.[368] Поэтому не существует никакого правового основания для дискриминации Германии. С большим удовольствием они цитируют воззрения Бушара и Лэйджа на британские оговорки к договору Келлога — Бриана.[369] Мы могли бы отметить, наконец, что противоположная точка зрения не завоевала всеобщего одобрения в Соединенных Штатах. В длительных и широко обсуждаемых сообщениях в «Нью-Йорк таймс» Хайд и Джессап, например, утверждали, что отмена старого закона о нейтралитете не была нейтральной и нарушала принцип беспристрастности.
