Бегемот. Структура и практика национал-социализма 1933 - 1944 гг. - [6]
За тоталитарной политикой скрывались неведомые до того представления о политической реальности и власти вообще. Причиной этих необычайных свойств тоталитарной власти была, как это ни странно звучит, массовая демократизация, которая по-новому и весьма эффективно легитимировала насилие, унификацию общества, бесконтрольный характер власти. Одна из первооткрывателей феномена тоталитаризма — Ханна Арендт — указывала, что своеобразие тоталитарной формы государства обусловило возникновение до тех пор неведомой психологической ситуации, когда под воздействием тоталитарной машинерии человек впадает в состояние полного одиночества перед лицом всемогущего и бесконтрольного государства и его многочисленных проявлений. Это одиночество и покинутость и составляют главную примету тоталитаризма.[22] Тоталитарное государство составляет противовес либеральному государству и является завершенным выражением этого противопоставления. Нацистское тоталитарное государство было фюрерским и расовым, с весьма важными элементами современного социального государства, что придавало ему особую привлекательность в глазах немцев, по крайней мере до начала войны. Тоталитарный характер государства, однако, не означал непременной его эффективности, даже и сама тотальность государства оказалась на поверку фикцией во многих отношениях. Гитлер в 1932 г. говорил об инфляции законов, но подлинная инфляция законов началась после 1933 г.: начиная с Закона о чрезвычайных полномочиях правительства от 24 марта 1933 г. (с этого момента законы могли приниматься правительством без рейхстага); до 8 мая 1945 г. было выпущено 8000 законов и распоряжений,[23] которые часто противоречили друг другу. Во время войны утверждение новых законов прекратилось — так, в 1944 г. было выпущено лишь два закона, но зато вышло 206 распоряжений, имеющих силу закона. Очевидно, что при такой юридической практике даже верные партии юристы вынуждены были прибегать к импровизации в угоду тем или иным группам интересов в борьбе за все новые сферы компетенций в ходе бесконтрольного и беспрецедентного для немецкой правовой традиции «институционного дарвинизма».
Харизма Гитлера в интерпретации Нойманна
Харизма, под которой Макс Вебер понимал чрезвычайные качества личности, проверяется только практикой, опытом, масштабами своего воздействия на массы людей, их верностью внушаемым идеям. Поэтому и существует весьма своеобразное свойство взаимосвязи харизмы и опыта. Дело в том, что в самых редких случаях человек, которому приписывают харизматические качества, проявил их сразу, с детства. Гитлер не обнаруживал свою харизму вплоть до окончания войны. Он был харизматичным оратором — необыкновенно точно чувстствовал аудиторию и умел управлять ее эмоциями. Немецкий афорист эпохи Просвещения Георг Лихтенберг писал о ком-то, что «не величие духа, а величие нюха сделало его таким человеком». То же самое можно сказать и о Гитлере. Иными словами, его харизма была продуктом взаимодействия с последователями. Можно сказать, что харизма — это прежде всего результат процесса обратной связи. Это совершенно точно относится и к Гитлеру — его харизма интересна в первую очередь тем, что многое объясняет в состоянии немецкого общества к 1933 г. Английская исследовательница нацизма Клаудиа Кунц отмечала, что стиль выступлений Гитлера представлял собой бурный словестный поток, цветистые метафоры, замысловатый синтаксис, что и способствовало возникновению «мифа Гитлера», т. е. особенного качества его харизмы. При этом следует иметь в виду, что харизма Гитлера зависела не только от его актерского или ораторского мастерства, но и от сути послания, с которым он обращался к массам. Противники Гитлера слышали в его речах только призывы к ненависти. Они не оценили должным образом структуру его речей, в которой каждая вспышка ярости уравновешивалась экзальтированным прославлением высших ценностей. Нашему современнику эти гимны нравственной чистоте и бескорыстию кажутся лицемерными и банальными, но у немцев, помнивших воинственную лихорадку 1914 г. или слышавших рассказы старшего поколения о том времени, гитлеровская смесь идеализма и ненависти вызывала живейший отклик.[24]
Проницательность Нойманна выразилась и в его оценках харизмы Гитлера в третьей главе, где на историческом фоне (Лютер, Кальвин, короли-чудотворцы, психологические истоки) рассматривается это явление. В самом деле, эта харизма необычна не только для немецкой, но и в целом для европейской истории. В анализе ее Нойманн опирался на типологию разновидностей власти, созданную Максом Вебером. Нойманн развил ее, показав, что в условиях массового общества харизма вождя стала абсолютной. Она стала как бы оборотной стороной процесса возвышения значимости общности, понимаемой как высшая ценность, что характерно для современного массового общества — еще в 1924 г. немецкий философ Хельмут Плесснер тонко подметил, что «идол нашего времени — это общность, и в качестве компенсации за жесткость и серость нашей жизни этот идол превращает все сладкое в приторное, любое проявление деликатности — в слабость, гибкость — в отсутствие достоинства».
