Бегемот. Структура и практика национал-социализма 1933 - 1944 гг. - [7]
Харизматический тип господства, как показал Нойманн, наиболее выразился именно в Третьем рейхе. Ни в Пруссии Фридриха Великого, ни в наполеоновской Франции, ни в Германии Отто фон Бисмарка, ни в ленинской или сталинской России, ни в Италии Муссолини политическая атмосфера не была столь завершенно исполнена культом вождя, как в нацистской Германии. Нигде в мире миф фюрера с самого начала не находился в центре политической системы, не был в столь значительной степени ее ключевой категорией, ее основным мотором и средством управления. Именно благодаря этому мифу «гитлеровское движение» развилось во внушительную интеграционную и пропагандистскую силу, а в конечном счете, комбинируя власть партии и государства, смогло создать «фюрерское государство», не имевшее прецедентов.[26] В этом государстве большинство отнюдь не было пассивно, наоборот, оно активно поддерживало режим. Гитлер был более популярным политиком и обладал большей харизмой, чем Луи-Блан, Муссолини или Кемаль.[27]
Нойманн сразу это распознал и очень ясно сформулировал. Это тем более примечательно, что «левые» не обращались к этой проблеме вообще — ни в ГДР, ни в Советском Союзе не было ни одной биографии Гитлера…
Интерпретация антисемитизма у Нойманна
Интересно также обратить внимание читателя на одну из самых важных тем в современном истолковании национал-социализма — антисемитизм. Ныне принято считать, что как у большевиков стержнем их доктрины была теория классовой борьбы, так у нацистов — расовый антисемитизм.
Конечно, страницы работы Нойманна, посвященные этой теме, исполнены справедливого негодования относительно обращения нацистских властей с евреями. Но в отличие от современных западных историков, рассматривающих нацистский антисемитизм как главное содержание гитлеровской доктрины, у Нойманна он носит подчиненный характер. Представляется, что такой подход является более адекватным, поскольку эту тему часто используют для политических целей, а не для проникновения в действительность истории, что, собственно, и является задачей науки. Прав был Голо Манн, когда отмечал, что «падение Веймарской республики вовсе не является закономерным, и историки оказывают Гитлеру слишком большую честь, стараясь уверить нас в том, что на протяжении сотен лет Германия занималась тем, что готовила себя к национал-социализму».[28]
Египтолог и знаток истории Израиля Ян Ассманн в этой связи отмечал: «Уничтожение европейского еврейства — это исторический факт и как таковой является объектом исторического исследования. В современном Израиле, однако, эта трагедия была еще сделана работающим мифом, функционирующей историей, из которой это государство черпает значительную часть легитимации и политической ориентации — это выражается в многочисленных памятниках и мемориальных собраниях, этому учат в школе, и это все принадлежит к мифомоторике государства Израиль». Ни одно государство не может обойтись без мифов или исторических легенд, которые не являются простой выдумкой, а основываются на более или менее реальных событиях или их преувеличенном и одностороннем толковании. Сами немцы использовали покаяние за преследование евреев в Третьем рейхе для обоснования новой государственной идентичности. Немецкое же «политкорректное» толкование Холокоста делает последний событием, превратившимся в социальный миф, служащий отправной точкой истории современной Германии. Такое восприятие всей национальной истории через призму трагедии Холокоста не может быть прочным основанием новой немецкой национальной идентичности?[29]
Соня Марголина справедливо отмечала, что один из парадоксов осмысления истории (в том числе и Холокоста) состоит в том, что, несмотря на серьезный и заслуживающий внимания и уважения труд, тысячекратное сознательное усилие понимания и морального очищения, это осмысление проходит фазы, напоминающие эволюцию религиозных движений. Энтузиазм и взлет парадигмы сменяется догматизацией, ведущей к оскудению мысли и конформизму. Сложность сменяется мифом, сомнения просто пресекаются. [30]
Теоретически неожиданный акцент на антисемитизме стал доминирующим в ходе и после «революции» 1968 г., когда молодежь искала темы, которые можно было использовать в критике старшего поколения. Затем, в 1973 г. вышла мыльная опера «Холокост», сделанная в Голливуде. Как это часто бывает, голливудская поделка оказала значительно большее влияние на публику, чем высокоумные дебаты историков. Именно тогда и произошло становление мифа о Холокосте как уникальном и абсолютном зле, а в связи с этим стало распространяться сознание неустранимости немецкой вины, наследуемой следующими поколениями. Холокост стал символом веры и критерием моральной, политической и даже эстетической оценки дискурсов любого рода.
