Бегемот. Структура и практика национал-социализма 1933 - 1944 гг. - [211]

Шрифт
Интервал

Кроме этого общего антагонизма есть и другие изъяны в системе массового господства, прежде всего конфликт между ударными отрядами и аморфными массами. Этот процесс наблюдается и в армии, и в промышленности, и он может достичь значительных пропорций. Два из самых проницательных наблюдателей современной войны уже указывали на внутренний конфликт между растущим значением инициативы отдельных солдат, и бюрократизацией массовой армии.[928] Национал-социалистическая война в большей степени, чем когда-либо, должна основываться на смелости, умении и инициативе солдата и сержанта — но в то же самое время практикуется и полный авторитаризм, то есть твердый контроль сверху.

Подобное явление заметно и в процессе производства. Утверждают, что Германия — это земля инженеров, и что изобретательному и организационному умению инженера больше не препятствует мотив прибыли.[929] Это только частично верно; прежде всего, это не означает, что инженер стал правителем и что капитализм подошел к концу. Это просто выражает потребность экономики, испытывающей нехватку сырья и трудовых ресурсов, создавать заменяющие материалы и рационализировать производительный процесс, какими бы ни были затраты. Но даже если мы предположим, что в течение этих последних восьми лет инженер не был скован внешними препятствиями, то позже он будет представлять собой (опять же при условии немецкой победы) самую серьезную трещину в здании режима. Инженер занимается самой рациональной профессией, и он знает, какими благотворными силами производственная машина может владеть. Каждый день он видит, как эта машина становится инструментом разрушения, а не благосостояния. Конфликт между потенциальной возможностью и действительностью, если можно так выразиться, ежедневно разворачивается перед его глазами. Если Германия даже после поражения Англии и России продолжит перевооружаться, чтобы завоевать мир — и мы попытались доказать, что непрерывная агрессивная экспансия является внутренне присущей системе в целом — этот антагонизм будет ежедневно становиться все более угрожающим. Но если Германия после поражения оппозиции сосредоточится на своем хозяйстве и откажется от дальнейшей экспансии, тогда возможности инженера будут вновь скованы, а технический прогресс будет, вероятнее всего, обращен вспять, чтобы обеспечить достаточную занятость. Мы полагаем, что антагонизм между инженером, под которым мы понимаем всех техников и мастеров, и тоталитарным монополистическим капитализмом является одним из решающих изъянов режима.

Этот конфликт идет вглубь, он проникает в весь рабочий класс. Власть квалифицированного рабочего выросла. Он стал, правда, еще более взаимозаменяемым. Отношение между произведенной обрабатываемой деталью и его трудом полностью растворяется в высокорационализированной машине, но отношение между ним и трудовым процессом сохраняется в прежней форме. Антагонизм, испытываемый инженером, повторяется в крупном масштабе. Хотя число квалифицированных рабочих может уменьшиться и соотношение рабочих со средней квалификацией и низкой квалификацией продолжают увеличиваться, власть квалифицированного труда растет, поскольку он удерживает ключевые позиции в индустриальной машине. Режим может попытаться развратить квалифицированного рабочего, он попытается удовлетворить его требования за счет больших масс рабочих низкой квалификации. Он продолжит разрушать солидарность везде, где он с нею будет сталкиваться. Он уничтожит все сходства, являющиеся результатом совместной работы. Но добьется ли он успеха? Будет ли более высоко квалифицированный рабочий, зная о своей заменимости, понимая возможности индустриального аппарата, удовлетворен режимом, который использует эти возможности для угнетения и террора? Если мы полагаем, что человек является злым существом, если эгоизм — это единственный стимул человека, перспективы оказываются довольно мрачными. Но человек не плох и не хорош, он формируется в его культурном и политическом опыте.

Что это за опыт? Превращение культуры в пропаганду имеет далеко идущие последствия для режима — последствия, которых он не желает, но которых он не сможет избежать. Конфликт между псевдосоциалистической идеологией и голыми фактами авторитарного монополистического капитализма должен стать еще глубже. Антикапиталистическая пропаганда содержит внутреннюю динамику, которая на какое-то время может быть остановлена различными механизмами, но которая не может быть остановлена надолго. Даже национализации экономики будет тогда недостаточно. Нельзя будет просто передать собственность государству и сохранить социополитическую систему. Идеология общности, мошенническая, антигосударственная идеология, фиктивная, насколько это возможно, — это, как мы упомянули, формы теории бесклассового общества, хотя, конечно и выродившиеся формы. Своей антикапиталистической и антигосударственной пропагандой режим невольно поддерживает подлинные социалистические тенденции.

Это относится и к псевдоэгалитаризму. Даже поддельный эгалитаризм оставит несмываемые впечатления у тех, для кого он практикуется. Уильям Ширер


Рекомендуем почитать
ХX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной Европы

Бывают редкие моменты, когда в цивилизационном процессе наступает, как говорят немцы, Stunde Null, нулевой час – время, когда история может начаться заново. В XX веке такое время наступало не раз при крушении казавшихся незыблемыми диктатур. Так, возможность начать с чистого листа появилась у Германии в 1945‐м; у стран соцлагеря в 1989‐м и далее – у республик Советского Союза, в том числе у России, в 1990–1991 годах. Однако в разных странах падение репрессивных режимов привело к весьма различным результатам.


К двадцатипятилетию первого съезда партии

Сборник воспоминаний и других документальных материалов, посвященный двадцатипятилетию первого съезда РСДРП. Содержит разнообразную и малоизвестную современному читателю информацию о положении трудящихся и развитии социал-демократического движения в конце XIX века. Сохранена нумерация страниц печатного оригинала. Номер страницы в квадратных скобках ставится в конце страницы. Фотографии в порядок нумерации страниц не включаются, также как и в печатном оригинале. Расположение фотографий с портретами изменено.


Кольцо Анаконды. Япония. Курилы. Хроники

«Кольцо Анаконды» — это не выдумка конспирологов, а стратегия наших заокеанских «партнеров» еще со времен «Холодной войны», которую разрабатывали лучшие на тот момент умы США.Стоит взглянуть на карту Евразии, и тогда даже школьнику становится понятно, что НАТО и их приспешники пытаются замкнуть вокруг России большое кольцо — от Финляндии и Норвегии через Прибалтику, Восточную Европу, Черноморский регион, Кавказ, Среднюю Азию и далее — до Японии, Южной Кореи и Чукотки. /РИА Катюша/.


Кольцо Анаконды. Иран. Хроники

Израиль и США активизируют «петлю Анаконды». Ирану уготована роль звена в этой цепи. Израильские бомбёжки иранских сил в Сирии, события в Армении и история с американскими базами в Казахстане — всё это на фоне начавшегося давления Вашингтона на Тегеран — звенья одной цепи: активизация той самой «петли Анаконды»… Вот теперь и примерьте все эти региональные «новеллы» на безопасность России.


Кольцо Анаконды. Арктика. Севморпуть. Хроники

Вместо Арктики, которая по планам США должна была быть частью кольца военных объектов вокруг России, звеном «кольца Анаконды», Америка получила Арктику, в которой единолично господствует Москва — зону безоговорочного контроля России, на суше, в воздухе и на море.


Мир, который построил Хантингтон и в котором живём все мы. Парадоксы консервативного поворота в России

Успехи консервативного популизма принято связывать с торжеством аффектов над рациональным политическим поведением: ведь только непросвещённый, подверженный иррациональным страхам индивид может сомневаться в том, что современный мир развивается в правильном направлении. Неожиданно пассивный консерватизм умеренности и разумного компромисса отступил перед напором консерватизма протеста и неудовлетворённости существующим. Историк и публицист Илья Будрайтскис рассматривает этот непростой процесс в контексте истории самой консервативной интеллектуальной традиции, отношения консерватизма и революции, а также неолиберального поворота в экономике и переживания настоящего как «моральной катастрофы».