Бега - [34]

— А! — вспомнила я, потому что этого букмекера знала в лицо.

— Ну хорошо, и что дальше? — помогла мне Мария. — Какое отношение имеет к этому какой-то Василь?

Метя словно перестал нервничать. Возможно, его успокоило винцо.

— Василь — таинственная фигура. Я могу только поклясться, что никто не знает, имя это или сокращение от василиска. О нем только шёпотом и говорят. Я так понял, что он всю развлекательную индустрию в кунаке держит. И ты мне теперь говоришь, что Сарновский!..

— Ну и что? Ты считал, как и все, что Сарновский там правит бал? А теперь вроде как получается, что Сарновский подчиняется Василю?

— Ну да, так оно получается, и мне это совсем не нравится. Теперь-то я вам всю правду скажу до конца. Я был по службе на одном таком банкетике на рабочем месте. Малиновский организовывал для заграничного посредника, и там говорилось про.., как бы это лучше сказать.., обман партнёра. Что тёмных лошадок показали.., что-то в этом роде.

— Малиновский?! — изумилась Мария.

— Какое там Малиновский! Он в этом участия не принимал и ничего не слышал. А посредник по-польски только и мог сказать, что «пошалюста» и «пошель на хрэнь». Не знаю, почему его именно этому научили. А когда поднимал бокал, говорил «фаше здароф», дальше у него не получалось. А не понимал вообще ни слова…

— Метя, кончай жалеть заграничного посредника, говори эту страшную правду, — призвала я его к порядку. — Речь шла об арабских скакунах?

— Да вовсе нет. Он интересовался разведением, вообще производителями. И многообещающими трехлетками, они ведь там берут бешеные деньги за покрытие кобылы.

— Мы и маток продаём, как идиоты, — заявила Мария прокурорским голосом. — Не знаю, кто это решает, но, должно быть, враг нашего коневодства.

— Да им деньги нужны.

— Ну так это политика мало сказать близорукая, она же просто ведёт назад! Если они не видят дальше собственного носа, то у них нос просто вдавленный! Отрубленный!

— Не кажется ли вам, что вы слегка оторвались от темы? — неуверенно вставила Гонората.

— Гадюку я пригрел на своей груди! — душераздирающе простонал Метя. — Никуда мы не отошли, это и есть тема. Ну да, самых лучших маток, самых лучших производителей нужно оставлять себе, а если уж какой-нибудь кретин захочет их продать, надо сделать так, чтобы он не смог. Понимаете, что я говорю?

— Понимаем, — безжалостно сказала я, потому что Метя явно не хотел говорить дальше. — Надо сделать какой-нибудь трюк, лучших Лошадей спрягать, показать тех, что похуже, иностранный покупатель купит похуже, а лучших вообще не увидит, и вредный кретин не сможет продать самых-самых. Зато получит больше бабок за тех, что поплоше, и его, может быть, это утешит.

— Ты просто за меня эти золотые слова сказала! — запальчиво выкрикнул Метя. — За твоё здоровье! Чествовать её!

Я позволила за себя выпить, лично приняла в этом участие, но от Мети не отцепилась.

— Валяй, Метя, дальше. Где-то тут зарыт Василь.

— Он там был, — сказал Метя через пару минут молчания, уставившись на цветущий кактус Гонораты. Мы подождали ещё минутку.

— Василь был там, на том приёме? — уточнила Мария.

— Да. Головой ручаюсь. Так получалось из разговора. Это можно устроить без проблем, такой показ коней похуже и укрывание лучших. И вообще это пустяк, тьфу и растереть.

— То есть из всего этого следует, что Василь — личность положительная? — проговорила я с большим сомнением.

— Да, — подтвердил Метя. — А Дерчик — вещественное тому доказательство.

Ровно три секунды я думала, могут ли полбутылки вина дать такие последствия. Да пет, невозможно, я же начала с паштета! Буря в мыслях — следствие сложностей жизни, а не избытка алкоголя.

— Метя, подожди, — попросила я кротко. — Ты слышал трёп. Я свято верю, что ты его абсолютно правильно понял. Кто там что говорил, ты, наверное, знаешь. Я хочу сказать, ты отгадал, кто такой Василь, на основании тех слов, которые он высказал?

— Ты как-то уж очень мудрено выражаешься, но я гениальный и все понял, — ответил Метя. — Нет, не отгадал.

— Почему?

— Потому что я не мог сориентироваться, кто что говорит. Не исключено, что я смутно помнил, кто есть кто, и двоих-троих вообще забыл. Я склонен думать, что троих.

— Метя, ты что, был в сосиску пьян? — с упрёком спросила Гонората.

— Был. Но я очень прилично притворялся трезвым. И за то страдаю. За талант.

Пощупав голову с мученическим выражением лица, он откинулся назад и из-за оконной шторы вытащил очередную бутылку вина. Я пододвинула ему штопор.

— И ты столь талантливо симулировал трезвость ума, что все поверили, — сообразила я. — Теперь Василь уверен, что ты его расшифровал, поэтому велел тебя обезвредить. А ты и впрямь не знаешь, кто это?

— Я и впрямь не знаю, — заверил меня Метя. — Один из четверых. Но я никого из них не знаю и не знаю, как их зовут. Могу вам поклясться, я спрашивал Малиновского, он тоже понятия не имеет, кто эти типы, но в банкете принимали участие двадцать семь человек. Двое отпадают: Малиновский и заграничный посредник, они как раз трепались у окна, остаётся двадцать пять человек.

— Двадцать четыре. Ещё и ты отпадаешь. Если бы Василем был ты, ты бы про это знал.