Бег в золотом тумане - [96]
— Андэстзнд! — огрызнулся Житник, не оборачиваясь. И через минуту добавил уже миролюбиво:
— Ну, пободались… С кем не бывает.
Вместе с Бабеком мы подняли Сергея на дорогу. Порывшись в рюкзаках, Наташа нашла бурый от пыли бинт, и мы перевязали ему ногу… Потом я посмотрел на Федю: Он был, как огурчик! Рука, у него была в полном порядке, рана на голове немного покраснела, но тоже не вызывала никаких опасений.
— Надо идти по старой тропе, — сказал он, когда я смазывал ему голову оставшимся у Бабека мумие.
— Врал насчет чабанов? — усмехнулся я.
— Врал! Просто я вас удивить хотел. И обрадовать. Но остальное — чистая правда! — Твердо глядя в глаза, ответил мне Федя.
— Умные люда, а не рубите в колбасных обрезках. Ну, на хера ему переться из кишлака в такую даль, да еще в гору? Чтобы вонючую шкуру хоронить?
— Хватит ругаться! Надо в город идти! — со слезами на глазах перебила нас Лейла.
— Неужели вы хотите остаться все здесь навсегда? Или вам понравилось долбить камень в штольне? Мы все погибнем в этих горах, если будем ссориться…
— Все, киска, все! — успокоил я ее. — Через день, максимум — через два мы будем наслаждаться праздничным пловом во дворе Лешкиного барака. И запивать его холодным пивом и шампанским…
— Из ливерной колбасы плов или из голубей? Только на ливер деньжат у вас и хватит, — благодушно съехидничал Юрка, решивший, замять только что случившуюся драку.
— Кстати, друзья — товарищи, сэры и господа, неплохо было бы сейчас чем-нибудь перекусить, а?
После недолгого обсуждения мы решили позавтракать в более безопасном месте. Посадив Кивелиди на безропотного Пашку, мы пошли по знакомой тропе в город.
Не успели мы пройти и ста метров, как Кивелиди с высоты своего положения заметил внизу человека, неподвижно лежащего ничком в короткой разведочной канаве. Оставив женщин с нетрудоспособным Серёгой и слабосильным Федей, мы с Бабеком и Юркой побежали вниз.
Это был Учитель. Я понял это еще наверху. Мы осторожно перевернули его на спину. Он, не приходя в сознание, протяжно застонал. Белая застиранная рубаха на животе была пропитана кровью… Я задрал ее до груди и в середине живота увидел пулевое отверстие.
— Допрыгался, интеллигент! Поделом! — сквозь зубы процедил Житник.
— Да, ты прав… согласился я. — Похоже, что — то он сделал не так!
По брюшным ранениям я, к сожалению, не специалист. Не нравиться мне в кишках ковыряться. Пристрелить бы его. Из милосердия и уважения к просветительским заслугам. А то его живьем съедят звери.
— Не надо стрелять! — покачал головой Бабек. — Иншалла! Если не кушал перед пуля, может, жить будет. Я ему перевязка делаю, потом мумие в рот даю.
— А ты ведь дело говоришь, дорогой! — встрепенулся вдруг Житник.
Молодец! Правильно, не надо его стрелять. Я его с собой возьму. В себя придёт, — я его вниз головой на столб повешу! Быстренько вытрясу, куда золото спрятал. Или кишки вытряхну. А вы, медбратья сраные, можете валить отсюда! Без вас дешевле! А я повеселюсь! Последнюю неделю меня только и трахали! Теперь моя очередь!
— Мы тебе не отдадим раненого! — твердо сказал я. — Не надейся! Женевское соглашение писано для цивилизованных людей! Мы его с собой возьмем. Очнется, — сам расскажет. Пообещаем "пряник'', до "кнута", надеюсь, дело не дойдёт!
Бабек тем временем разорвал свою рубаху на бинты, посыпал рану аммонитным порошком, перевязал учителя, затем разжал ему челюсти ножом и вложил в рот почти весь оставшийся запас мумие. Окончив процедуры, он поднялся на ноги и стал ходить вокруг канавы, внимательно глядя себе под ноги. Когда мы с Юркой уже начали подниматься к товарищам, он вдруг остановился, и радостно воскликнул:
— Посмотри, Руслан! Он туда ползал! В тот следующий канава. Видишь: там внизу в яма юган воткнутый стоят, как на первый канава со шкура бараний. Он туда ползал! Хотел там умирать, чтобы потом кто-нибудь из его люди это место находил!
Конец его речи мы уже не слушали. Подбежав к указанному Бабеком месту, мы окружили его, и прямо руками стали разгребать рыхлый каменистый грунт. Через десять мгновенно прошедших минут, наши ногти заскребли по железу, и еще через минуту в наших руках была хорошо нам знакомая канистра со смесью коньячного спирта и водки…
— Больной он что ли? — растерянно пожал я плечами. В одном месте сгнившую шкуру закопал, в другом — спирта канистру, а в третьем — наверняка будут лежать пустые банки из-под "Завтрака туриста". Или мои старые носки, которые я на штольне выбросил…
— Нет, он умный! — покачал головой Бабек. — Он шкура закапывал, и не один, наверно, чтобы собака настоящее место не находила… Банка и носки тоже мог закапать, если пахнут харашо. Или, может быть, чувствовал, что смотрит кто-то, и следы запутывал. Давай дальше копать — там земля еще рыхлый!
Стоит ли говорить, что творилось с нами после того, как мы, практически одновременно, нащупали перехваченную алюминиевой проволокой горловину первого мешка! Такого знакомого, такого родного, такого бугрящегося самородками пробного мешка! Не обращая внимания на кровоточащие раны на руках, мы продолжали раскопки. В яме оказались не только наши мешки, но и вьючная сума с золотом, намытом нами уже под мудрым руководством Учителя. В канистре была все та же смесь, благоухающая коньяком. Ни минуты не раздумывая, мы налили всем по кружке этой божественной жидкости, залпом выпили, потом молча посидели на мешках минут пятнадцать. А на шестнадцатой, уже хохотали над каждым словом, обнимались, хлопали друг друга по плечам. Со стороны могло показаться, что это десант пациентов "санатория" имени незабвенного Петра Петровича Кащенко…
