Бег в золотом тумане - [6]

Мама вызвала скорую помощь. Все остальное — словно в страшном сне. Когда я очнулся, вокруг меня кружились желтые, но веселые и жизнерадостные люди. Я же, белый, как полотно и прозрачный, словно китайский шёлк лежал без движения и не мог понять, где я и кто я. Мама мне после рассказала, что на второй день моего присутствия в гостях у приёмных детей Гиппократа, появился какой — то старичок.

Оказалось, что он — бывший врач-инфекционист. Ему, видите ли, дома не сиделось… Походил везде, слюной побрызгал. На меня наткнулся…

Всмотрелся в моё лицо и говорит лечащему врачу: "Везите-ка этого атланта в операционную… Ну, ежели в дороге помрет, сворачивайте в морг… У этого "красавца" обширный перитонит с интоксикацией!

Волшебники в белых халатах засуетились, и уже через неделю я гонял на велосипеде с друзьями.

* * *

Так, что там у нас с проповедью? Надо бы что-то о жизни и смерти вспомнить!

…Чтобы жить, надо умирать, чтобы иметь, надо терять. Надо пройти весь путь, зная, что он ведет в никуда, и, следовательно, бесконечен…

— Ну, слава Богу! — донесся до меня голос Сергея Егорыча

— Тебя, Руслан, почти полчаса не было. Фархад мне уже на небо пальцем показывал. А фразочку "чтобы иметь, надо терять" — это ты загнул. А "чтобы жить, надо умирать" — это правильно! Молодец, что рассматриваешь словоблудие Ницше, как руководство к действию!

— Чем Вы недовольны, коллега? Для Вас все складывается наилучшим образом.

— Да нет! Не все. Мучаешься ты как-то не так. Может быть, я мешаю? Чуть раньше, ты более естественно стонал. А сейчас — из рук вон плохо…

— Привыкаю… Кстати, спасибо, что вы не курите. Меня мутит и выворачивает при одной только мысли о сигарете!

Удавкин, словно ожидал моего признания. Ласковым голосом, не терпящим возражений, он проворковал:

— Фархад. голубчик, принеси, пожалуйста, сигареты. И, смотри, зажигалку не забудь. Минут через пять мучитель стал прикуривать сигареты и бросать на дно ямы. Несколько из них упали мне в ладони, другие провалились в щели междумоим торсом и камнем. Я закричал от удачи, а Егорыч это понял по своему, и тут же заметил, что рад содействовать моему хорошему самочувствию. Зажжённые сигареты приятно щекотало тело, уставшее от однообразной боли, Сладковатый дым входил в легкие давно забытым кайфом. Я представил себя, лежащим после плотного обеда, в тени Лендровера:

Я медленно и глубоко затягиваюсь, сосуды головного мозга наполняются до боли родным веществом и превращаются в тонюсенькие иголочки… Они проникают в каждую клеточку, боль утихает, мысли становятся ясными, а ситуация не такой безнадёжной…

* * *

— Ну что, не стало лучше? — спросил Удавкин, громко откашливаясь и возвращая меня к действительности…

— Слушай… Егорыч! Чем я тебя так достал? Ты измываешься, как будто я тебе яйцо оторвал. Хотя черта с два тебе их оторвешь! Отбить только можно Ты же из камня!

"…Ты бежишь от жизни, но прибежать никуда и не к чему не можешь. И устало прячешь голову в сыпучий песок повседневности. Хоть дышишь ты там неглубоко, но секунда за секундой песчинка за песчинкой замещают твои легкие, твое живое мясо, твой еще сопротивляющийся мозг, твои еще крепкие кости. И вот ты уже каменный идол и лишь иногда твои, не вполне остекленевшие глаза сочатся, не умеющие умереть в тоске о несбывшемся…"

Господи! Кому я читаю? Я замолчал и тут же ощутил невыносимое чувство голода. Сколько времени я подавлял свои естественные желания?

…Моя фантазия усадила меня за дастархан. На нём красовались:

Люля-кебаб, листы лаваша, плов с барбарисом и виноградными усиками самбуса, бешбармак. Я представил, как беру ромбик вкуснейшего вареного теста, заворачиваю в него маленький кусочек желтенькой картошечки, чуть — чуть баранины и красненький ломтик морковки. А маленькие кусочки прозрачного жира плавают в самбусе и так похожи на жемчужины!

Неожиданно вспомнилось, как мы в начале девяностых обедали в нашем институте. Кандидат географических наук Плотников — удачливый, молодой ученый, приносил с собой пол — литровую банку с потерявшими всякую самобытность, остатками домашнего супа. Осторожно откручивал крышку, опускал кипятильник, разогревал и потом медленно, пряча глаза, ел. Чтобы доставать со дна глубокой банки харч, ложку приходилось держать за самый кончик ручки. А она то и дело выскальзывала, и даже падала на пол.

А наш умный и расчетливый третейский судья, кандидат наук и компьютерный бог, да и просто мой закадычный друг Свитнев?! Из месяца в месяц приносил с собой две маленькие бугристые картофелины, яичко и горбушку серого хлеба. Все это он бережно располагал на ведомости планового ремонта атомных электростанций. Разложив, озирался, а затем деловито и аккуратно чистил, солил и, сделав паузу для растяжки процесса — ел.

Я же регулярно дробил окаменевшие горько-соленые кубики говяжьего бульона, затем высыпал их в граненый стакан, заливал крутым кипятком, посыпал зеленым луком, росшим на подоконнике и немного остудив, пил.

Наша стокилограммовая глыба — доктор наук Викторов, держал марку и поэтому посылал лаборантку в буфет за крохотной булочкой или пряником. Потом ел, прикрывая "ладошкой" X — объект и торжествующе на нас поглядывая. Мы делали на него ставки в размере рубля, пытаясь угадать, что же на этот раз принесла Аллочка. Это был мой единственный дополнительный приработок в рабочее время. И, как правило, очень редкий.