Бедовый мальчишка - [114]

— Радость-то какая, товарищи! Чапаев к нам едет!

Все расселись полукругом у топившейся печурки. Кузнецов пояснил:

— Он командиром нашей Александрово-Гайской бригады назначен. Завтра утром ожидают его.

Кузнецов стал заботливо протирать смоченной в керосине тряпочкой убранные в серебро ножны сабли, с которой он никогда не расставался.

— А какой хороший человек Чапаев! — продолжал он. — Как отец родной с каждым бойцом обходится. В деле, правда, строгий. Я с ним в прошлом году вместе воевал, знаю.

Товарищи попросили еще что-нибудь рассказать о Чапаеве.

Обычно молчаливый, не охотник до больших разговоров, на этот раз Кузнецов согласился.

— Приехал Василий Иванович раз к нам, — негромко, задумчиво начал Кузнецов, — кажись, под Селезнихой дело было, и говорит командиру: «А ну, покажи местность, которая в твоем подчинении». Командир, конечно, берет нас с собой, десять кавалеристов. Тронулись… Ехали по оврагам, через рощи и местность изучали. Вдруг из-за бугра конный разъезд белоказаков, человек так в сорок…

— В сорок? — испуганно переспросил Федоров.

— Не меньше. Тут Чапаев как крикнет: «В атаку, ребята!» — и бросился на казаков. Мы — за ним. — Кузнецов вынул из ножен саблю и полой гимнастерки провел по зеркальной полоске стали. — Белые будто вначале испугались, назад попятились. А потом на нас бросились. Рубка началась. Я одного — чубатого такого — из нагана в упор свалил, а другого саблей ударил. Оглянулся вбок и вижу: Василия Иваныча с двумя бойцами человек пятнадцать окружили. Я как увидел это — и соседу своему: «Колька, за мной!» Пришпорили коней — на помощь. Одного беляка наповал, другому из рук саблю выбили. «Так их, Семка!» — закричал Чапаев, а сам вправо и влево коня поворачивает и все без промаха бьет…

— Эко здорово как! — вырвалось у Ягодкина, и он бросил в печурку согретый в руке большой сосновый сучок.

— Схватка горячая была, но противника мы все же разгромили. С десяток в плен забрали, побили многих, а сами пальца не ранили. Чапаев веселый, смеется: «А еще в плен хотели взять Чапая! Где им, подлюгам!»

Кузнецов смолк, уставился на бегающих по полу огненных зайчиков. Перед глазами возникли родные места, пыльные, степные села со скрипучими колодезными журавлями, извилистый, крутоярый Иргиз.

— А как ты саблю, Семен, от Чапаева получил? — спросил один из бойцов.

— Под Осиновкой горячее сражение было. Чапаев вызвал меня после боя к себе и говорит: «Возьми мою саблю. Подарок это тебе от меня».

— Сварились! — перебрасывая с руки на руку горячую картошку, закричал Федоров.

После ужина бойцы легли спать, а Кузнецов расположился за столом бриться. Вглядываясь в тусклый осколок зеркала, с затаенной тревогой думал: «После осеннего похода на Уральск не пришлось увидеться. А потом он в Академию поехал… Четыре месяца прошло… Неужто забыл?»

Лег Кузнецов поздно, а в голову все лезли мысли о предстоящей встрече, вспоминалась родная Гусиха…

Уснул он под утро.

Крепко спящего командира разбудил красноармеец Федоров.

— Семен, а Семен! — трепал он за плечо Кузнецова. — Проснись, Чапаев приехал!

Собирался Кузнецов торопливо, но тщательно. Почищенная шинель сидела на нем хорошо, сапоги блестели.

У крыльца штаба бригады стояла толпа бойцов. Бойцы оживленно переговаривались и с нетерпением посматривали на дверь.

«Неужели забыл? — тревожно думал Кузнецов, в волнении теребя зябнущими пальцами портупею. — Бойцов-то нас было много, а он один, всех не упомнишь… Нет! Василий Иваныч не такой как другие. Вспомнит. Своих он знает».

Неожиданно все закричали:

— Ура-а Чапаеву!

С крыльца быстро спускался Василий Иванович. Он улыбался и приветливо махал рукой.

В горле у Семена пересохло, перехватило дыхание. Расталкивая людей, он бросился за Чапаевым, направлявшимся к санкам:

— Василий Иваныч!..

Чапаев обернулся. Взглянул на запыхавшегося Кузнецова, и его быстрые зеленоватые глаза сощурились в ласковой улыбке:

— Кузнецов?.. Семен?..

— Он самый, Василий Иваныч! — Командир взвода протянул Чапаеву широкую жилистую руку.

— У, Семка! — Чапаев обнял Кузнецова, и они поцеловались,

— Совсем окончил науки, Василий Иваныч?

— Пока кончил. Не сидится мне спокойно, когда республика наша в таком положении: со всех сторон враг наседает, — глухо говорил Чапаев. — А учиться надо, Семен… Ну, живем как?

— Живем!

— Повоюем еще, Семен, за победу коммунизма, а?

— Повоюем, Василий Иваныч, беспременно!

Чапаев сел в санки и поехал в Казачью Таловку.

Кузнецова окружили красноармейцы. Толстый от надетого на пиджак тулупа невысокий мужик, должно быть, обозник, скребя пальцем за ухом, спросил:

— Он что же тебе, сродни доводится?

Кузнецов спрятал в карманы посиневшие руки и, чуть улыбнувшись обветренными губами, громко сказал:

— Нет, папаша. Я у Чапаева в полку рядовым служил.

Сабля

Семен Кузнецов придирчиво оглядел бойцов и глухо проговорил:

— Дело серьезное поручили, сами должны понять.

Он еще раз окинул взглядом взвод и хлестнул плеткой коня.

Красноармейцы поскакали вслед.

Хутор спал тревожным сном. Где-то лаяли собаки и скрипели ворота.

За околицей потянулась бескрайняя, скучная в своем однообразии степь. Ехали молча, не курили. Слышен был лишь топот копыт, да изредка — лошадиное фырканье.