Бедность, или Две девушки из богемы - [24]
любовь на всю жизнь. Роскошное тело — лежишь на такой
женщине и отдыхаешь! Вообще-то она из Испании, провинция
Эстремадура. Эх, приехать бы к ней туда! Представь, приду: небрежный звонок в дверь. Она открывает: кто это?! Не узнала.
Зато потом всё прыгает и прыгает от радости! А я всё молчу, выжидаю. Я не обязан. Ведь что тут главное — эффект неожи-
данности… Представь, если еще воображение осталось, она
падает в обморок. Я перешагиваю через нее и — сразу к бару.
Развожу коктейль «Сладкая Сью». Беру по чуть-чуть ликеров
«Калуа», «Лимончелло» и «Франжелика», сдабриваю от души
взбитыми сливками. Коньяк добавляю по вкусу. Как всегда, что
на дне бутылки осталось. А испанка быстро пришла в себя и
уже крадется ко мне, как кошка, обхватывает ногами и…
Морошкин повертел головой, отгоняя мучительный призрак.
— Я никогда не писал ее ню, я писал ее в образе мадонны, в
образе девственницы с единорогом или монахини. И после каждого
сеанса мы трахались — исступленно, так, как это делают живот-
ные. Сейчас нередко такие вещи показывает телевидение, хотя я не
одобряю такие передачи.
Морошкин тяжело задышал, изображая, как они трахались, и
вдруг засопел и нарочито громко перешел на перечисление экзотиче-
ских женских имен, которые знал, — все они были его любовницами; портреты этих фемин украшали лучшие галереи мира и только самые
целомудренные из них — частные собрания, хотя по-прежнему их
образ принадлежал ему одному.
— Вот ты, — обратился он к Жене, наблюдавшей за ним с не-
скрываемым интересом (что неудивительно — на художнике были
запачканные верхонки и что-то вроде тулупа с приколотой к нему
огромной красной звездой, а борода напоминала разворошенное и
даже заселенное гнездо), — ты станешь моей будущей моделью.
Не бойся, я не стесняюсь голых женщин, это им бывает сложно
привыкнуть ко мне.
72
ДЕНЬ ПОЭЗИИ
Сережа, справедливо посчитав это удобным случаем, чтобы
заставить замолчать шатавшегося в разные стороны и что-то бес-
прерывно бормотавшего, закатив глаза, Морошкина, с которым, в
ином случае, пришлось бы, того и гляди, подраться (вернее, один
раз ударить, а потом переть его на себе до мастерской — то еще
удовольствие), немедля вскочил и объявил звонко:
— Феликс Чуев. «Поэтессы». Галя, только, ради бога, отруби
эту бабу в магнитофоне! — обратился он к бару. — Эта женщина
словно стоит между нами.
— Бритни Спирс, что ли? — Галя послушно улыбнулась, и, водя
нежною рукой по девственно чистой стойке, выключила музыку.
Сережа начал.
Худющие, издерганные, злые,
Постигнув мир не сердцем, не умом,
— А чем? — перебил Семен. Вопрос его вызвал в баре нездо-
ровое оживление.
Они — не просто стих, они — стихия
На голой сцене, в платьице простом.
И отдаваясь славе на съеденье,
И отдаваясь аханью толпы,
Они летят в провал стихотворений…
Им отдохнуть, им подлечиться бы!
На этом месте Морошкин вдруг упал на колени перед Женей, по его лицу потекли слезы.
— Подлечиться! Подлечиться бы мне… Ударь меня со всей
силы! Я чудовище среди людей! Я знаю, что ты любишь меня, но
именно поэтому ты должна расправиться со мной.
— Да ну, ладно, — отвечала Женя, пытаясь усадить Мо-
рошкина на место. — Я и не такое видала. Вот если бы вы меня
73
хотели поиметь, то другое дело. Я терпеть не могу, когда при-
стают, а как дойдет до дела, ничего не могут…
— Я не обязан… — воскликнул Морошкин.
Ненашев как-то осекся и сел.
Я ТАЮ НАД НОЧНЫМИ ГОРОДАМИ
Женя закинула свою красивую голову назад, легонько посме-
ялась и снова закурила какую-то сигарету невозможной в природе
длины. Она уже давно освоилась в Доме Актера, приходила сюда
не впервые, не осталось и следа детской робости, а развязность ей
шла. Сережа злился.
Семен что-то записывал за актерами из театралки, чьи словес-
ные стычки приобретали всё более угрожающий характер. Мысль
Морошкина по-прежнему перескакивала с одного на другое со
страшной быстротою, дикция не поспевала за ней.
— Ты сейчас узнаешь всю правду — как говорится, прикиды-
ваться и вилять я не собираюсь, — обратился он к Жене. — Есть
только два настоящих графика: я и Альбрехт Дюрер, больше никого.
Дюрер показывал, что смерть — возмездие – ты понимаешь, дура, о чем я? — а я показываю, что возмездие — это жизнь, что жизнь
по сути своей ужасна. Я иду за линией. Линия подсказывает мне.
— Вася, что ты лечишь! — оборвал его Семен.
— Молчи, дурак! Я не обязан. Ты посмотри, да она же дура, она
вообще не понимает, о чем я ей говорю. Пустая голова, ёбаный дядя!
Мы страдаем, мы идем за линией, а она сидит здесь и хлопает глазами...
— Выйти мне с тобой, что ли? Покурить… — сказал Ненашев.
— Да ладно, — примирительно махнул рукой Морошкин. — Ты
ведь не знаешь, где я вчера был…
— Где?
— В астральных мирах…
— Правда? И как оно там?
— Хорошо. Только грязно очень. Издалека посмотришь: здорово, красиво, а если вблизи — грязно, пыльно.
74
— Не убираются?
Морошкин кивнул.
— А кто там живет?
— Ты понял, что сейчас глупость сказал? Кто живет?! Такие же
сущности, как и мы. А ты не хлопай глазами!
Морошкин хотел сказать Жене еще что-то, но, наконец, как-то
причудливо завалился набок и уснул.
ЛЮБОВЬ МЕШАЕТ ЗАНИМАТЬСЯ
— И что Братск? — трепетно спросил Сережа Женю через стол, наконец, после падения Морошкина получивший возможность с ней
«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.
Каждый, кто любит собак, будет удивлён и очарован необычной философией собачника, который рассмотрел в верном звере не только друга и защитника, но и спасителя! Не спешите отрицать столь необычный ракурс, вникните в повествование, и возможно в своём четвероногом товарище вы увидите черты, ранее незамеченные, но чрезвычайно значимые для понимания поведения собаки.
«Живая тайга» — сборник сказок, написанных по мотивам сказаний аборигенных народов. Бесхитростные, иногда наивные повествования увлекают читателя в глубины первозданной тайги и первобытных отношений с её обитателями. Действия героев, среди которых не только люди, но и природные объекты, основаны на невозможном в современном мире равноправии всего живого и удивляют трогательной справедливостью. Однако за внешней простотой скрываются глубокие смыслы древней мудрости.
Есть люди, которые не верят на слово, им обязательно нужно потрогать загадку руками. Краевед Юрий Крошин из таких, и неудивительно, что он попадает в критические ситуации, когда пытается выведать то, о чём знать нельзя. Для народа, исповедующего Законы Тайги, «табу» означает не просто запрет что-либо делать. Нарушивший табу, нарушает священное равновесие между противоборствующими силами нашего мира. За такой грех полагается неминуемое наказание, и оно настигает преступника здесь и сейчас.
Мы до сих пор не знаем и малой доли того, какими помыслами жили наши первобытные предки. Герою этой книги удалось не только заглянуть в своё прошлое, но и принять в нём участие. Это кардинально повлияло на его судьбу и изменило мировоззрение, привело к поискам личных смыслов и способов решения экологических проблем. Книга наполнена глубокими философско-психологическими рассуждениями, которые, однако, не перегружают чтение захватывающего авантюрно-приключенческого повествования.