Беби из Голливуда - [13]

— Ну ладно, спасибо тебе, — говорю я, освобождая его от дальнейших расспросов.

Он отвешивает нам по очереди три короткие улыбки и стартует в стиле заправского трековика: локти раздвинуты, голова опущена над рулем двухколесного тигра.

— Вы видели?! — вдруг вскрикивает проснувшийся Берю.

— Что видели?

— В корзине у парня?

— Ну и что?

— Да у него фантастические ромштексы! Вам что, жрать не хочется?

— Потерпишь, — решаю я. — А сейчас перед нами стоят задачи поважнее.

— Нет ничего важнее хорошей жратвы! — уверяет изголодавшийся Толстяк. Он поднимает вверх палец, привлекая наше внимание. — Вот послушайте, что говорит мой живот!

Урчание, похожее на звук выходящего из тоннеля метро поезда, сотрясает машину.

— Ромштекс, — мечтательно произносит Берю, — я бы его сожрал с кровью…

Меня чуть не тошнит, и я выбираюсь из тачки.

— Берта, будьте внимательны и не показывайтесь. Я пойду сориентируюсь на местности. Если мне выйдут открывать, ложитесь на сиденье! И опустите стекла — пусть проветрится!

Отдав распоряжения, я иду к воротам и тяну за ржавую цепочку. Приглушенный звук колокольчика раздается где-то в глубине дома.

Берта, распахивая дверцу, орет мне вслед:

— Комиссар, все! Это здесь, здесь! Я вспомнила! Звук колокольчика! Я слышала его из своей комнаты… Это ведь был колокольчик, правда?

— Ложитесь, черт возьми! — кричу я шепотом, завидев среди деревьев приближающийся силуэт.

Толстуха сползает на пол машины. Нежный и заботливый муж быстро накидывает на нее плед. Эта вещь очень полезна в качестве подстилки, когда путешествуешь в лесу с дамой.

Ведь сосновые иголки, впивающиеся пониже спины, могут причинить серьезный вред.

Я рассматриваю приближающуюся фигуру. Это женщина. Да еще какая! У нее есть все, чтобы сразу понять, что на свет ты появился не зря.

Красотке лет двадцать пять максимум, фасад просто великолепный, с лепными украшениями, но без излишеств, мягкая грациозная походка, длинные ноги, глаза как незабудки, светлые пепельные волосы, коротко остриженные и рот сделан, чтобы сосать эскимо… Да, из-за такой хочется заказать столик в варьете «Лидо» и номер в отеле «Эксельсиор».

Черный кожаный пояс с золотыми заклепками плотно стягивает в талии короткое бежевое платье, а на ногах высокие бежево-черные башмачки. Мое восхищение настолько сильно, что я забываю, зачем пришел, и плотоядно сглатываю, вперив в нее взгляд.

— Кто вам нужен? — спрашивает мелодичный голос, в котором угадывается легкий иностранный акцент. Когда я говорю об иностранном акценте, это значит, что трудно определить с ходу, о каком именно идет речь. Он может быть и английским, и немецким, и американским или, скажем, скандинавским…

— Я из агентства «Вамдам-Жилье»… Мадемуазель прищуривает свои красивые глаза, что придает ей вид (как написал бы писатель-академик из престижного района Парижа) миниатюры кисти японского мастера.

— Агентство недвижимости рядом с церковью, — рапортую я, чтобы снять завесу недопонимания.

Она кивает головой.

— А! Да…

Но чудо природы, похоже, удивлено.

— Я думала, что все улажено? — возражает она.

Сан-Антонио Прекрасный напяливает на лицо самую искреннюю маску в стиле Казаковы. Глубокий проникающий взгляд, располагающая улыбка, ряд ослепительных зубов — любая девушка начинает ощущать, будто села в муравейник в разгар переезда его обитателей на новое место жительства.

Но в данном случае сеанс чарующих взглядов несвоевременен. Здесь нужен четкий и веский довод, помноженный на вежливость.

— Граф де ля Гнилье, хозяин дома, забыл очки в комоде, — объясняю я, — а это специальные стекла с фокусом против поливалентного заражения. Он очень ими дорожит и просил нас переслать их ему, зайти сюда… извиниться перед вами…

Она опять кивает. Взгляд ее лазурных глаз останавливается на выглядывающей из-за лобового стекла роже Берю. Удивительно, но, похоже, физиономия, больше смахивающая на задницу, внушает ей доверие, поскольку красавица тут же отпирает ворота. — Пожалуйста, входите… Она поворачивается и идет по дорожке к дому. Я даю ей возможность идти чуть впереди, чтобы в свое удовольствие невооруженным глазом наблюдать за кульбитами ее шарнирного тыла. Я видел много попок в своей шальной жизни, плоских, круглых, прямоугольных, яйцевидных, отвислых, грустных, эллипсоидных, крепких, мягких, расплывчатых, мускулистых и всяких других, можете мне поверить на слово, но такой, как эта, завернутая в беж, — никогда. Ее папа, видно, все время думал о Родене, когда на седьмом небе снабжал ее маму.

Первое, что мне бросается в глаза, когда мы выходим через аллею к дому (он действительно в два этажа и на окнах деревянные жалюзи), — это американская машина. Правда, она не желто-голубая с зелеными сиденьями, как нам расписывала Берта, а черная с вишневыми подушками.

Девушка с попкой на шарнирах поднимается по шести ступенькам подъезда и проходит в большую прихожую, пол которой выложен черно-белой плиткой в шахматном порядке. И тут совершенно неожиданно для меня, если принять во внимание ее конституцию и стиль поведения, она берет с дивана белый халатик няни, надевает его и, абсолютно потеряв интерес к моей персоне, будто я первые в ее жизни порвавшиеся от носки трусики, подходит к великолепной детской коляске, где на всех парах спит круглолицый малыш.