Байсаурская бестия - [4]

— Ты куда залез, черт тебя дери? -?..

— Вот правый берег, вот левый, — махнул рукой, указывая стороны ущелья.

— Вообще-то берега определяются иначе, — обиженно пролепетал я, догадываясь, что крупно обманулся со своими наблюдениями. — Добрые да грамотные люди встанут носом по течению речки: по правую руку — правый, по левую… А залез я вправо.

— Дур-рак! Это же южный склон! — Алик упал на нары и захохотал: — Ты возле самого логова сидел, шляпа! Никакого пса здесь нет и быть не может. И если ты опять чего не напутал, то логово в этом году занял сам Байсаурский Бес. Этого дьявола любой пастух знает и не пожалеет совхозной лошади за его шкуру.

Торопливо вспоминая прочитанное в книгах и журналах, я неуверенно возразил:

— Волк покинет логово, если рядом поселится человек. Скорей всего, это, все-таки, была собака.

— Какая собака без хозяина!

— Вдруг одичавшая, — неуверенно упрямился я.

— Ха! Дадут ей одичать? Сожрут, не спросят, как хозяин кликал. Здесь домашнее животное может выжить только рядом с человеком, — перестав смеяться, Алик серьезно добавил: — Волки — это волки, а Дьявол — это Байсаурский Дьявол!

Вот и лето пришло. По осторожным волчьим тропам с беспечностью скота прошли табуны лошадей и стада коров. Там, где с осени до весны строго почитались и метились границы владений нескольких стай, тупые бычки задирали хвосты и клали лепехи на дикие законы.

В охоте на волка нет сезона — его дозволено уничтожать всем желающим, в любое время, любыми средствами. Алик снимал капканы и петли, чтобы в них не угодила скотина. Я помогал ему. За день мы нахаживали километров по пятьдесят и усталые возвращались к избе — бывшему общежитию лесорубов. Как-то в сотне метров от нее Алик указал дубиной под ноги, на взрыхленную когтями метку.

— Граница, которую определили мне волки. Прикидываются, будто ближе не подходят, — жестко ухмыльнулся, разглядывая следы. — Метят для порядка. Дисциплинированные… Пока сыты. А, бывает, подойдут к самому крыльцу и воют. С чего? Зачем? Не пойму. Может, хотят, чтобы я тоже им спел? — Алик пошоркал подметками сапог рядом с волчьими метками, посмеиваясь, обильно помочился возле них.

И снова наступил вечер. Верхушки елей качались над крышей, контуры горных вершин темнели в звездном небе. Неспешно велись разговоры о хромом волке.

Первое время нашего знакомства Алик удивлял меня своеобразным взглядом на таежную жизнь, в которой у него своя, далеко не главная роль. Его одинаково веселили воспоминания и о том, как он добивал волков в капканах и как они его, больного то простудой, то похмельем, пытались «схавать», как ловко он обманывал волков и егерей, и как те ухитрялись провести его. В том мире, где он жил, не было ни добра, ни зла — были удачи и неудачи, и каждому своя стезя.

Дотлевала розовеющими угольками печь. Чуть слышно шумел за бревенчатой стеной ручей, ковш Большой Медведицы медленно поворачивался на небе, чтобы в бесчисленный раз опрокинуться на мрачную гряду горных вершин. Коптила лампа, и разопревший чай вязал язык.

Прежде нас с Аликом сближала привязанность к одним местам.

Потом появился общий интерес — волки. И вот, наконец, хромой байсаурский Бес, трехлапый дьявол: как только не называли волка, чья шкура по байсаурским ценам во много раз превышала ее оценку заготконторой.

Алик, позевывая, слез с нар, подлил в кружку чая, стал вспоминать времена, когда держал хозяйство:

— Был у меня мерин, купил не дешево, хоть и сдуру, по пьянке.

Умный, сильный был конь. Даже покладистый. Но Хромой сожрал его, запертого на другой половине. Сделал подкоп, а тот ни заржал, ни копытами не забил. Не иначе как загодя, когда ни меня, ни коня здесь не было. — Алик стукнул кулаком по бревенчатой стене, разделявшей барак надвое: — Ничего не пойму! У меня под боком всю ночь пировала целая шайка, а я ничего не слышал. Вот и не верь в оборотней. Ведь спал я тогда в пол-уха. За неделю перед тем Бес задрал моего пса. Да так хитромудро, будто по плану.

В конце января волки стали шнырять поблизости от избы. Пес заходился от лая — я уж хотел выйти с дрыном да успокоить. Вдруг притих. — Алик чему-то рассмеялся и язвительно добавил: — Навсегда!

Утром выхожу — тишина. Снег — свежий, а на нем… Выходило по следам, что Бес к псу в гости пожаловал, как к свояку. Тот сперва к стене жался.

После осмелел: Хромой перед ним устроил концерт с плясками: по человечьим понятиям предложил бухнуть в благородной компании. Пес задрал хвост от радости и за ним следом в кусты. А там голодные урки, дружки Беса. Завалили пса — пискнуть не успел. Только кровь да шерсть на снегу.

Опять кончался отпуск. Но на этот раз я был сыт лазаньем по скалам и осыпям. Он лямок рюкзака кожа на плечах краснела сыпью и шелушилась. От припадания к окуляру подзорной трубы под правым глазом расплылся хронический синяк. Общая тетрадь была исписана: «Уход из логова — 19.30. Приход — проспал…» Но, по сути дела, я не узнал о волках ничего нового, хотя не раз видел их в непринужденной обстановке. И вскоре вынужден был признать, что могу наблюдать за ними весь год, но это не даст ровным счетом ничего и не имеет никакого отношения к тому, что привело меня в горы, потому что я сам не знаю, что нужно мне от этого зверя.