Байсаурская бестия - [6]
Рыжий, нрава независимого, не рвался к вожаку, хотя ходил за ним четвертый год. Он всегда был в середине. Вот и теперь издали смотрел, как соперник вступается за Ушлую, греб снег лапами, хрипел от ярости, но оставался на месте.
Вожак, припадая, побежал дальше, в хвост ему пристроилась молодая волчица, затем Рваная Ноздря. Стая выровнялась в цепочку. Кривой — растяпа, подставивший барсуку глаз — сунулся, было, вперед Рыжего.
Тот схватил его зубами за бок, отшвырнул. Кривой покорно упал на спину.
Второгодки, еще не забывшие матери-кормилицы, держались на почтительном расстоянии от зрелых добытчиков, но и они, пробегая, походя куснули лежавшего. Он поднялся и, догнав стаю, встал в хвост Рыжему, оттолкнув лбом юнца. После добычи волки шли в пойменный лес на дневку. Там были постоянные лежки стаи.
Было что-то таинственное и колдовское в этом причудливом, тихом пойменном лесу. На исходе лета мы с Аликом нашли под ледником околевшую телку. Ветер и солнце иссушили черную кровь, выбелили кости. Туша не воняла. Мы привязали легкий труп к жердине и спустили в пойменный лес.
После простора альпийских лугов, после чистых, хвойных высокогорных колков пойменный лес, как мне показалось, ощерился колючими кустарниками и буреломом. Деревья застыли от брезгливости и удивления: ни один листок не шевельнулся на ветках. Кряжистые ели, стройные, долгогривые березы, даже вечно шелестящие листвой осины — все настороженно молчали. И мне от этой молчаливой неприязни леса стало не по себе. Я оглянулся на Алика, он тоже был смущен. Бросил телку к ногам, задрал лохматую голову к вершинам деревьев:
— Волкам! — вскрикнул приглушенно, непонятно к кому обращаясь.
Будто что-то понял лес. Качнулись острые верхушки елей, замотали длинными ветвями березы, зашелестели листвой осинки. Лес ожил, потеряв интерес к нам, и мы вошли в него как в чужой, незапертый дом.
У самого берега, подмытого течением реки, склонилась к воде молоденькая березка. Алик кивнул на нее, указывая, где подвесить иссохший труп. Я поволок туда тушу по траве. Береза брезгливо затрясла вислыми ветвями. «Обидится!»- подумалось вдруг. И Алик, как-то виновато озираясь, махнул рукой, останавливая меня, шагнул в другую сторону, откуда старая береза со щербатым оскалом корней с вожделением поглядывала на жертву.
Он воткнул нож между костей. Нож, которым резал хлеб. Я скривился от брезгливости и продел в прорез веревку. Алик, мельком глянув на меня, усмехнулся, бросил нож в лужицу воды. Вдруг лицо его покривилось. Он резко обернулся. И мы увидели рядом с лужей, тоненький, беззвучно колышущийся фонтанчик родника, оскверненный поганым ножом.
Мы повесили тушу на старую березу. Алик старательно отмыл и оттер песком лезвие, не оглядываясь, пошел вон из леса. Я двинулся за ним, спиной ощущая, как деревья, тяготившиеся нами, облегченно и весело закачали ветвями.
С неделю я не давал Алику пользоваться его ножом за едой, не брал в руки хлеб, если он разрезал его. Потом неприязнь прошла и забылась. С месяц на старой березе сидело воронье, возмущалось на весь лес и пачкало принесенную тушу: высохшие пряди мяса ни оторвать, ни проглотить. Вскоре и вороны забыли о примане.
Судя по следам, волки долго обходили стороной старую березу: убитое неизвестно кем таило опасность. Но как в человеке со временем пропадает брезгливость к чужой, чужим пахнущей одежде, если ее долго носить, так и волки к зиме привыкли к мясу, висящему на дереве.
Наверное, им стало казаться, что оно висела здесь всегда, потому что тут их исконные лежки. Исчезни старая береза с тушей, я думаю, это бы очень насторожило волков.
Все это было летом и осенью. А сейчас стая Хромого переправилась вброд через обмельчавшую речку. Пахнуло в волчьи морды острым духом свежей золы: бревенчатый сруб избы виднелся среди деревьев.
Хромой чаще стал метить границу: злобно скреб снег когтями, хотя и человек, который ходил без ружья, и сам вожак одинаково нагло и упрямо нарушали ее при первой необходимости.
Поляна перед лесом была покрыта ровным слоем снега — ни одного следа не было на ней. Притихли, будто вымерли, сороки и вороны. Лес казался спокойным и безопасным. И вдруг вожак резко остановился перед кустарником. Сел на куцый хвост и замер, пристально рассматривая что-то перед собой. Сидел он долго, даже снег подтаял под седалищем, а ночью схватился тонкой корочкой льда с ворсинками шерсти. Стая за его спиной послушно расселась полукругом. Терпеливо ждала.
Куст как куст. Ветки. Слабый запах полыни и чабреца, чуждый лесу, но привычный в здешних местах, а сквозь него едва веял другой — странный и опасный дух, от которого под языком вожака выступала и скапливалась кислинка. Так уже было когда-то в его жизни: запах, кислая слюна под языком, потом острая боль. Хромой осматривал ветку за веткой. Одна была не такой, как все. Опасный запах шел от нее.
Первым не выдержал сеголеток. Он еще помнил, как кусал Хромого за уши, за хвост и тот терпеливо сносил шалости. Волчонок упал на брюхо перед старшими добытчиками и пополз к вожаку, потянулся, лизнул лапу сосредоточенного волка, хотел вылезть вперед, но получил резкий тычок лбом и отлетел в сторону. Вожак не признавал родства. Рваная Ноздря куснул зарвавшегося щенка, затем — Кривой. Сеголеток отбежал по следу стаи дальше всех, и там обиженно повизгивал.
Первая половина XVII века. Русские первопроходцы — служилые люди, торговцы, авантюристы, промысловики — неустрашимо и неукротимо продолжают осваивать открывшиеся им бескрайние просторы Сибири. «Великий Тёс» — это захватывающее дух повествование о енисейских казаках, стрельцах, детях боярских, дворянах, которые отправлялись в глубь незнакомой земли, не зная, что их ждет и вернуться ли они к родному очагу, к семье и детям.
Дойти до конца «Великого Камня» — горного хребта, протянувшегося от Байкала до Камчатки и Анадыря, — было мечтой, целью и смыслом жизни отважных героев-первопроходцев. В отписках и челобитных грамотах XVII века они оставили свои незатейливые споры, догадки и размышления о том, что может быть на краю «Камня» и есть ли ему конец. На основе старинных документов автор пытается понять и донести до читателя, что же вело и манило людей, уходивших в неизвестное, нередко вопреки воле начальствующих, в надежде на удачу, подножный корм и милость Божью.
1610-е годы. Только что закончилось на Руси страшное десятилетие Великой Смуты, избран наконец новый московский царь Михаил, сын патриарха Филарета. Города и веси Московии постепенно начинают приходить в себя. А самые непоседливые и отважные уже вновь устремляют взоры за Уральский Камень. Богатый там край, неизведанные земли, бесконечные просторы, одно слово — Сибирь. И уходят за Камень одна за одной ватаги — кто налегке, кто со скарбом и семьями — искать себе лучшей жизни. А вместе с ними и служивые, государевы люди — присматривать новые угодья да остроги и фактории для опоры ставить. Отправились в Сибирь и молодые хоперские казаки, закадычные друзья — Пантелей Пенда да Ивашка Похаба, прослышавшие о великой реке Енисее, что течет от Саянских гор до Студеного моря, и земли там ничейной немерено!..
Книга эта среди многочисленных изданий стоит особняком. По широте охвата, по объему тщательно отобранного материала, по живости изложения и наглядности картин роман не имеет аналогов в постперестроечной сибирской литературе. Автор щедро разворачивает перед читателем историческое полотно: освоение русскими первопроходцами неизведанных земель на окраинах Иркутской губернии, к востоку от Камчатки. Это огромная территория, протяженностью в несколько тысяч километров, дикая и неприступная, словно затаившаяся, сберегающая свои богатства до срока.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Цикл Тяншанские повести. Три повести этого цикла: «Байсаурская бестия», «Сын леса» и «Чертов узел» — объединяет одно место и время действия, одни герои.
«Единственная стоящая победа — это победа вопреки». Почему мы совершаем выбор и в какой момент он становится взрослым? Любовь не без строгости?
Человек так устроен, что не может жить без каких-то рамок и границ — территориальных, духовных, жанровых. Но на самом деле — где-то глубоко внутри себя — мы все свободны, мы — творцы бесконечных миров. В сборнике опубликованы тексты очень разных авторов. После их прочтения хочется создавать нечто подобное самому. И такая реакция — лучшая награда для любого писателя.
«Без сомнения нет веры. Без страха нет мужества». Книга открывает историю нового покорения пространства. Завоевание Космоса начинается внутри каждого из нас.
В психбольницу одного из городов попадает молодая пациентка, которая тут же заинтересовывает разочаровавшегося в жизни психиатра. Девушка пытается убедить его в том, что то, что она видела — настоящая правда, и даже приводит доказательства. Однако мужчина находится в сомнениях и пытается самостоятельно выяснить это. Но сможет ли он узнать, что же видела на самом деле его пациентка: галлюцинации или нечто, казалось бы, нереальное?
Небольшая фантастическая повесь. Дневнеки, интервью, воспоминания людей, ставших свидетелями и участниками событий, произошедших в небольшом научном городке, после того, как некоторые жители стали обладателями экстрасенсорных способностей.
Сказки, легенды и рассказы по мотивам онлайн-игры. Вообще, друзья говорят, что стихи у меня получаются гораздо лучше. Но я всё-таки решилась собрать все мои сочинения в одну книгу и опубликовать.
Цикл Тяншанские повести. Три повести этого цикла: «Байсаурская бестия», «Сын леса» и «Чертов узел» — объединяет одно место и время действия, одни герои.