Байсаурская бестия - [2]

Следующим утром, ясным и солнечным, с облегченным рюкзаком я поднялся на противоположный от волчьего логова склон. Напротив меня, через падь, был зеленый островок с пятью елями. Этот островок со всех сторон окружали старые, замшелые осыпи. Восхождение на горный склон далось не так легко, как уверял товарищ. Я даже слегка обиделся на него, что послал меня к месту наблюдения самым трудным путем.

Добраться сюда можно было легче и проще, если с перевала пройти по хребту, а затем спустился вниз.

Но дело сделано: я был на склоне. Большого выбора для места стоянки у меня не было. Человеку нужна вода. На моем склоне только в одном месте лежал снег, который мог заменить ее. Странно, Алик ни слова не сказал про воду.

Первым делом я установил треногу, закрепил на ней подзорную трубу и внимательно осмотрел противоположный отрог горного хребта, где укрывалась волчья семейка. Там было много ручьев, гора положе, чем та, на которой находился я, и спуск в ущелье был проще.

Среди бела дня волки не обнаруживали себя, но мне в трубу был виден каждый камушек, просматривалась каждая ветка. Я думал, что выбрал самое удобное место для наблюдения на моем, почти отвесном склоне с сыпучими осыпями, с ощетинившимися скальными зубьями.

У иссохших корней старой лиственницы я расширил и углубил топором небольшую нишу, над ней натянул кусок полиэтилена вместо палатки, и получилось сносное убежище. Ноги, к сожалению, не умещались в нем, но на мне были резиновые сапоги. Пришлось также выкопать нишу для костра, который иначе не мог держаться на крутизне.

Я оглядывался вверх, на скальную площадку с деревьями и со стелющимся кустарником. Там было удобней разбить лагерь, но оттуда трудно было ходить за снегом. Ходить — не то слово. Я и здесь-то передвигался по склону на четвереньках или, в лучшем случае, при помощи ног и одной руки. Набив котелок снегом, возвращался, в трудных местах зажимая дужку в зубах, отчего подбородок постоянно был в саже. Ворона, нахальная и облезлая, то и дело слетала со скальной площадки на мою иссохшую лиственницу, склочно каркала пропитым тенорком, пока я не запускал в нее камнем. Тогда она снималась с места и улетала к себе, посвистывая крыльями, раздраженно покряхтывая и поругиваясь на свой птичий манер.

Наконец с устройством лагеря было покончено. Я не спеша заварил чай, приготовил ужин, при этом время от времени прикладывался к трубе. Волки не обнаружили себя даже в сумерках. Но у меня было несколько дней в запасе. Я, даже с некоторым комфортом, висел на высоте двух тысяч метров и беззаботно поглядывал вокруг. За спиной были скалы и осыпи, перед глазами — небо и склон противоположного отрога. Если я подолгу всматривался в него, начинало казаться, что склон приближается полотнищем грубо намалеванной картины, протяни руку — коснешься его. Но между нами была пропасть. Об этом то и дело напоминали камни, срывающиеся из-под ног и тренькающие где-то глубоко внизу.

По законам природы, по рассказам Алика и здешних пастухов, склон должен был жить бурной жизнью копытных и хищников: даже медведь, говорили, постоянно шлялся в кустарнике повыше речки, откапывая жирных пищух. Но проходил день за днем, и всем рассказам вопреки, я ничего этого не замечал. Снова припадал к трубе: качалась на ветру сухая трава, шевелил ветвями кустарник, склон оживал, но не выдавал тайн.

Свысока, невидимый для всего живого и всевидящий благодаря подзорной трубе, я искал хотя бы какое-то движение возле того места, где должно быть логово и не находил там ничего, кроме знакомых камней и бугорков. Облезлая ворона за моей спиной то заходилась от хохота, то, казалось, поливала меня отборной бранью, перелетая с камня на камень.

Из-за хребта перевалилось в ущелье тяжелое облако. Вот мимо пронесся белый ком тумана и сырости, мазнул мокрым своим боком по лицу. Черные тучи затянули верхнюю часть наблюдаемого склона. Я оторвался от трубы, взглянул на часы — обедать рано, но погода обрекала на безделье, и надо было как-то с пользой потратить это время.

Подхватив котелок, я пополз к снежнику. В пути поскользнулся на сырой прошлогодней траве, метра три проехал на боку, сдирая кожу.

Когда поднялся на четвереньки, ругаясь сквозь зубы, то первым делом поискал глазами сварливую ворону.

Я встал в полный рост, надежно закрепился на скальном выступе, отряхиваясь, стал прикидывать: не проще ли вскарабкаться на полсотни метров выше того места, где брал снег. Там, недалеко от снежника, начиналась узкая лента осыпи, которая змейкой спускалась вниз неподалеку от моего укрытия. С котелком в руке я мог съехать по ней почти к своему костру. Так дальний путь оборачивался выгодой по времени и затратам сил.

Я стиснул дужку котелка зубами, стал взбираться вверх и возле самого снежника ткнулся носом в свежие следы: похоже, что собачьи.

Массивные продолговатые отпечатки с когтями чуть косолапили внутрь, рядом были прогрызены аккуратные, как гнезда, ямки со следами зубов.

Седоватая, серая шерстинка со шкуры прилепилась к тонкой корочке льда. Я знал, что за перевалом пасется табун. Скорей всего это был след одной из овчарок. Ну и ладно. Я поднялся чуть выше, набил котелок снегом, вырезал ножом фирновый пласт и завернул его в штормовку.