Байки - [42]

Мы с ним попали в первую смену, мой пост был у караулки, я мог видеть его пост. Всё было нормально, пока не пришла смена. Он подошёл поближе к караулке и как только увидел смену с разводящим, громко, как положено, спросил: “Идошь?” А должен был сказать: “Стой! Кто идёт?” Разводящий ответил: “Иду!” Часовой закричал: “Сытырыляю болши нэ идошь!” - щёлкнул предохранителем и передёрнул затвор.

Смена остановилась, будто напоролась на стенку. Чёрт его, дурака, знает, если он по-русски ни бельмеса, как с ним разговаривать. Разводящий пытался говорить, но часовой заорал: “Сытырыляю болши нэ идошь!” Во зараза! А мороз ведь! Этот хмырь в тулупе и валенках, ему-то что, а парни в шинелях.

Я подошёл к караулке и нажал кнопку вызова начкара. Объяснил ситуацию, начкар посмотрел на застывшую столбами смену, выматерился и побежал в караулку. Слышно было, как он орёт в трубку телефона.

Где-то через полчаса приехал на “козле” взводный из нашего батальона, старлей Абейдуллин. Подошёл к “колючке” и что-то заорал по-татарски часовому. Тот ему ответил. Поорали они, потом часовой сказал: "Пост адын, зыдаю.” Это вместо того, чтобы: “Пост номер один, охране и обороне подлежит… Пост номер один сдал.” Смена ответил, как нужно. Фу, проехало!

А вот как с ним дальше быть? “Ну, татарин нерусский, свалился на голову, мать его плакала.”- заявил “русский” Мишка Сигуяйнен.

“Татарина нерусского” сняли с караула, заменили. Абейдуллин спросил, есть ли еще не говорящие по-русски. Ответили, что нету. Он уехал.

Отстояли мы караул, чистим в ружкомнате автоматы. Заходит ротный и разводящему неофициально: “Доложи-ка подробно, Розов.” Пока Женечка рассказывал, как они в шинелях мёрзли полчаса, подошёл старлей Абейдуллин, послушал и говорит ротному, что - де странновато всё это, пахнет нехорошо. И объяснил, что “татарин нерусский” говорит по-татарски с сильным русским акцентом. Что он, сам татарин, не знает в родных краях места, где бы татары говорили так. Вот русские по-татарски это да, с русским акцентом.

Ротный побежал смотреть личные дела (непонятно, почему не раньше) и прибежал злой, кто знает кто. Приказал построить роту и изложил.

“Вот этот хитрый татарин, не знающий по-русски, - сказал он, - отчислен за хулиганство с четвёртого курса института. Знаете, какого? Ленинградского педагогического, будущий учитель русского языка. Сам он из-под Ленинграда, по-татарски говорит плохо, на чём и погорел.”

А далее ротный рассказал, что служить “хитрый татарин” начал в авиации, стрелком на бомбардировщике, устраивал истерики по поводу каждого полёта: очень страшно ему. Не говоря уже о парашютных прыжках. Ну и списали, к нам. А у нас, сами знаете… И в совокупности это тянет на годик дисбата. Но будучи чрезвычайно мягкосердечным человеком (“ну ничего не могу с собой поделать”), ротный решил, что мы его перевоспитаем. А для начала он отсидит трое суток “на губе” в одиночке, где ему никто не будет мешать думать.

После отсидки он получил кличку “хитрый татарин нерусский” или просто

“нерусский”, хотя нерусских у нас в роте было много.

К окончанию учебки из него получился неплохой наводчик. А куда ему было

деваться? Где он дослуживал, не знаю.

Воспитание Тиля

На выходе из барака мы столкнулись с Хмырём в тамбуре. Как обычно: куда прёшь, не видишь! А Тиль по ленинградской привычке: извините, мол, темно, тесно. И бочком-бочком.

Тиль – это сокращённо от “Тилигент”. Его так прозвал один бывший зэк, которому Тиль, тогда ещё Валерка, внушал, что “употреблять нецензурные слова при разговоре с женщиной мужчина не должен”. Зэк аж обомлел и только произнёс: “О. б…, тилигент ё…й”. По всему видать, он хотел заодно съездить ему по очкам, но передумал. И очень правильно сделал, потому что пошёл бы на больничный. Хотя называл его только Тилигентом. А мы сократили до Тиля, как Мухаммеда до Мухи. (Это бзик такой был: мол, американцы все имена сокращают, так мы же не хуже.)

Тиль был из ленинградской интеллигентной семьи, в Сибирь попал попробовать

“тяжёлую мужскую жизнь”. Наверно, начитался Джека Лондона.

После работы делать было нечего, глухая тоска. Одна женщина на четверых, выпивка только по праздникам по предъявлению “Комсомольской путёвки”, кино один раз в неделю, читалка забита до отказа. А уж снега – так по самое некуда. Оставался спортзал, в который наша компания ходила два раза в неделю. Штанга, бокс, классическая борьба. Кому что. Баскетбол – волейбол не для нас, это женское барахло.

В тот день мы шли в спортзал втроём: Муха, Тиль и я, остальные опаздывали. Только не надо думать, будто у этих двоих были кликухи, а у меня не было. Всё как у людей. Да.

Так вот, мы прошли, а Тиль извинился. Муха говорит: “Послушай старшего, правду говорю, доизвиняешься на свою шею. Надо знать, перед кем.” Он был старше Тиля месяца на полтора. Только Тиль не воспринял. И зря. Хотя, смотря как оценивать.

Тиль занимался боксом, потому что его уговорил тренер. Тот считал, что у Тиля прекрасные природные данные, надо только работать и работать, а общая дохлость пройдёт. За те полгода, что Тиль занимался, она ещё не прошла.