Байки нашего квартала [Про Турцию и турков] - [23]
По дороге домой хорошо купить у уличного торговца каштанов (торговца зовут Мустафа, у него семеро дочерей, он безработный и кормит всю семью денежкой, которую получает с продажи этих каштанов зимой и кукурузы летом. Хорошо разложить штук десять-пятнадцать каштанов на собе и ждать пока испекутся. А потом, когда в доме уже совсем жара, даже немного душно, надо сидеть, эти каштаны чистить и есть, и говорить о политике. К каштанам удивительно подходят споры о политике. И чай.
Еще на собу на ночь можно устроить корочки мандариновые. Такой запах удивительный получается. Аромат печеных зимних мандаринов.
К утру соба затихает. Встаешь, опускаешь ноги на пол и даже через толстый ворс ковра чувствуешь босыми пятками как остыл дом. И шлеп-шлеп прямиком к собе (умыться- потом, зубы почистить -потом, покурить -потом. Сперва соба). Быстро и уже умело раскочегаришь буржуечку, мимоходом плеснешь себе кофе в чашку, сядешь на маленькую табуреточку - к жаркому "пыщь-пыщь" замерзшей спиной, закуришь. А щепочки треск-треск. А печечка пыщь-пыщь. И тут надо не полениться, сходить на холодную (еще не успела прогреться) кухню, взять хлеб вчерашний (полбатона точно остались), разломать его и на собу сверху уложить. И пока ты кофейничаешь, хлебушек там будет потихонечку отогреваться, а потом и корочкой покроется хрустящей, золотистой. А вот тут хорошо уже взять брынзы из холодильника и прям в горячий хлеб, в самую середку запихнуть. Осторожно! Пыщь-пыщь-ой-ой-ой! Обжечься можно.
Вот уже в доме потеплело, и окна запотели, и пахнет дымом не очень хорошо - надо бы проветрить. А ты всё сидишь, греешь спину и попу о крепкую, настоящую, нецивилизованную жару, жуешь хлеб с сыром, запиваешь чаем (уже закипел давно) и так лень шевелиться. Зимой в Стамбуле так лень шевелиться...
Оторвешь попу потом, конечно. Окошко откроешь. Высунешься наружу. А там зимний Стамбул, промозглый и весь затянутый сизым дымом тысяч и тысяч соб. И Мустафа тут как тут - идет из мечети. "Лале абла, доброе утро", - говорит. "Доброе", - отвечаю. "Что так рано"? - говорит. "Да собу затопила", - отвечаю. "Вечером увидится", - говорит. "Увидимся", - отвечаю. "Холодно сегодня", - говорит. А я уже не слышу. Я уже вернулась в дом, к жаркой пыщь-пыщь-ой-ой-ой своей собе вернулась. Сижу на скамеечке, чай пью, хлебом горячим закусываю. И всей собОй, всем своим нутром до самой кочерыжки греюсь.
Сейчас в Стамбуле почти у всех уже центральное отопление. Предали стамбульчане собу. Предали ради цивилизации, ради комфорта, ради евросоюза... А в деревнях, в городишках далёких всё еще она - горячая, добрая,железная, пыщь-пыщь... ой-ой-ой. Жарко-жарко.
Мустафа-я-мустафа
В третью очередь, Мустафа был инвалидом. (ДЦП, кажется). Передвигался плохо, приволакивая левую ногу и тяжело опираясь о стены. Мямлил, зажевывал слова в кашу, неудобоваримую даже уху турецкому, что уж говорить обо мне. Заикался, к тому же. Но ругался виртуознейше. Расчленить на отдельные составляющие его брань было невозможно. Однако, всякий обруганный понимал, что только что его маму, бабушку, прабабушку и неповинную ни в чем эбе-повитуху многократно и бесцеремонно распотрошили на детородные органы.
Во вторую очередь, Мустафа был ветераном фирмы. Работал едва ли не с момента ее основания. Не пропустил ни одного дня, часто выходил по субботам. Полагал себя практически отцом-основателем, следил за порядком, мог запросто рявкнуть на генерального за какую-нибудь лишь Мустафе очевидную провинность. И пальцем грозил так... Страшно. И непременно минут эдак надцать перечислял всякие фрагменты тела гендирской эбе. Прочий персонал тогда словно невзначай стекался к месту конфликта, чтобы приобщиться к классовой борьбе и удовлетворить жгучую пролетарскую ненависть.
В очередь первую, Мустафа был штатным чистильщиком обуви. (да да! обнаружив в штате компании должность чистильщика обуви, я тоже пришла в благоговейный ужас, но факт остается фактом) Гениальным чистильщиком обуви, между прочим. Никогда больше не видела я свою обувь в таком сияющем, в таком божественном и безупречном состоянии, как после обработки мустафиными огроменными ручищами, похожими больше на шерстяные варежки. Идеально чистая, глянцевая, прекрасная обувь вызывала аппетит и даже вожделение. Ее хотелось съесть! Более того, ее хотелось... Просто, хотелось.
Каждое утро Мустафа обходил все кабинеты административного здания, толкая перед собой супермаркетовую скрипучую коляску. Скрип-скрип... Идет Мустафа, бредет Мустафа, кряхтит Мустафа - точь в точь баба-яга костяная нога. Скрип-скрип. Каждое утро по неизменному маршруту, из отдела в отдел, тяжело с присвистом дыша и сдвинув к переносице седые "брежневские" брови... Останавливался в дверях, оглядывал присутствующих, потом переводил глаза на пол - обычно, к его приходу желающие уже выставляли обувь ближе к выходу - и тогда либо нагибался, чтобы переложить обувку в коляску, либо строго глядел на персонал, не желающий воспользоваться его услугами.
- Бытинки? Грязны! Чиститьнада! Грязны бытинки - дурак человек! Мама твоя ипать тогда надо...- лопотал он, и в лопотании слышались нотки яростной обиды. Мустафа считал, что всякий приличный сапиенс, а особенно сапиенс правоверный, обязан ходить в идеально чистой обуви. Мустафа был уверен, что не сияющие бочками, носами и пяточками туфли - стыд, позор и гюнах (грех). И в том смысле, что гюнах для человека, и в том смысле, что гюнах по отношению, собственно, к обуви. - Грязны... Плёхоплёхо человек! Жалко бытинку! Ипать тоже эбе! Вай вай йазык! (йазык- это жалко по турецки, чтобы вы знали)
2012 год. Ростов-на-Дону. После окончания школы Макар Шорохов отказывается от поездки в Европу и остается в родном городе для того, чтобы раскрыть тайну ростовского подземелья, где пропадают люди. По телевизору крутят сюжеты о древних кладах и таинственных орденах, об оккультных науках и секретных военных бункерах. Но что из этого правда? Макар решает во что бы то ни стало добраться до истины, еще не зная, что ему придется обыграть судьбу и самого дьявола, побывать в ином времени и пространстве, потерять лучшего друга и обрести любовь.
Приключения майора Артура Уинсли и Красавчика Баркера продолжаются. Артур в большевистской Москве. Он все еще следует приказу своего командования вывезти из России собранные контрреволюционным кружком Предметы. Красавчик же намерен устремиться на поиски Гусеницы, чтобы спасти брата. Однако планы приятелей рушатся и благодаря случайности (случайности ли) они снова встречаются. Рядом с ними опять оказывается небезызвестная Мата Хари. Хитрая пронырливая шпионка, как обычно, ведёт двойную игру. Вот только Бабочка, которой она пользуется, путает ей все карты… Исправить ситуацию может или майор, или гангстер… а лучше оба.
У автора этой книги две ипостаси. Есть Лариса Бортникова — писатель-фантаст, один из авторов проекта «Этногенез», лауреат премии «Роскона». И есть Ляля Брынза — блогер, автор ироничных текстов о жизни и любви, о браке и работе, о друзьях и посторонних, о нас обо всех. Под этой обложкой собраны лучшие миниатюры Ляли Брынзы, которые помогут вам разобраться за что ее любят более 16 тысяч читателей в «Фейсбуке».
– А я смог бы спроектировать дирижабль. - Инженер уставился на Полковника. Помолчал ещё с полсекунды. - Я вполне смог бы спроектировать и построить дирижабль.– И мы все бы улетели на Кубу, - прошептала Милка, но её никто не услышал.
Седьмая книга серии «Зеркало» – это шахматная партия на зеркально-гладкой доске. Старая, как мир, игра противоположных начал – Света и Тьмы, созидания и разрушения, технологии и тёмной магии. Две тактики игры – мужская и женская. Кто выйдет победителем? Или противоположности, как это часто бывает, сыграют вничью?
Всё знаю! Про слабый сюжет, про откровенную рядомстоялость со "Звёздным госпиталем", про предсказуемый финал и проч. Но… Пусть будет, а?
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Детство — самое удивительное и яркое время. Время бесстрашных поступков. Время веселых друзей и увлекательных игр. У каждого это время свое, но у всех оно одинаково прекрасно.
Это седьмой номер журнала. Он содержит много новых произведений автора. Журнал «Испытание рассказом», где испытанию подвергаются и автор и читатель.