Батыева погибель - [77]

Когда у мальчишек возникло затруднение в том, что некоторых местах эту толстую проволоку требовалось крепить намертво, к ним на помощь пришла необычайно серьезная Тел, которая в нужных местах просто расплавляла медь своим дыханием и острым язычком, позволяя производить нечто вроде пайки, при этом слюна деммки служила отличным флюсом. Как я поняла, мальчишки решили принципиально не применять в этом деле магию, и участие юной чертовки явилось единственным исключением, да и то, как мне когда-то пояснила Зул, необычные способности рогатых-хвостатых – «это вовсе не магия, а свойства организма».

– И хоть я и не из средних классов, – облизываясь и с легкой насмешкой глядя на слегка прибалдевших мастеров, сказала краснокожая девчонка после того, как языком спаяла кукле каркас левой кисти, – но мне это определенно нравится… Медь – это, м-м-м-м, вкусно.

А юные рязанские княжны смотрели на свою рогатую-хвостатую подружку со смесью восхищения и страха, ведь она только что напомнила им о том, что она совсем не человек и никогда им не будет, но при этом все равно остается очаровательной и милой няшей Тел.

Разумеется, при всем этом священнодействии с каркасом присутствовали и подружки юных мастеров. Ася с Яной стояли чуть поодаль, чтобы не мешать, и то и дело бросали друг на дружку гордые и счастливые взгляды. Между ними затесалась и любопытная Асалька.

И вот наконец мне был торжественно показан результат, от которого я пришла в полный восторг и растрогалась до слез. Сделанный со всей любовью и старательностью, каркас моей будущей куклы был идеально пропорционален и напоминал маленький человеческий скелетик, высотой сантиметров тридцать. Это была просто замечательная конструкция – сама я, наверное, не смогла бы так сделать. Глядя на нее, я уже мысленно видела образ будущей куклы – красотки и стройняшки, шалуньи и милашки. Когда я его бережно поворачивала в руках, стараясь разглядеть все подробности, рядом раздался тихий голос Димки:

– Анна Сергеевна, я вложил в нее сердце…

– Молодец, Дима, – ответила я, не глядя на мальчика, – конечно же, мы всегда вкладываем в наши творения и душу, и сердце…

– Э-э… Кажется, вы меня не поняли, Анна Сергеевна… – смущенно пробормотал мальчик, и я наконец взглянула на него. Его же взгляд был направлен на куклу.

– Вот здесь… – он прикоснулся пальцем к тому, что можно было назвать грудной клеткой скелета куклы – там проволока была сложена на манер ребер, а внутреннее пространство заполнял серый комок пакли, который, как я думала, мальчишки положили для упругости.

Я все еще не понимала, что имеет в виду мой маленький ученик.

– Анна Сергеевна, я подумал, что кукла – это ведь тоже человек, хоть и ненастоящий… – стал терпеливо объяснять мальчик, моргая своими ясными глазами, – а у человека должно быть сердце… Что как-то нехорошо делать ее бессердечной… Ну вот…

Наконец-то до меня дошло! Димка в буквальном смысле наделил мою будущую красулю сердцем. Что ж, здорово. Он, получается, завернул это сердце в паклю и вложил внутрь проволочных витков. Извлечь это «сердце» я бы не стала даже и пытаться – тогда я могла нечаянно сломать каркас.

Меня разобрало любопытство:

– А что за сердце, Дим? Как оно выглядит?

– Как обычное сердце… – мальчик улыбнулся, но тут же, спохватившись, принялся объяснять, – на самом деле это жемчужина, Анна Сергеевна. Маленькая, вот как ноготь размером. Мне Илла подарила – ну, эта, русалка которая. Она мне таких пять штук дала, чтобы в «пять камушков» играть, но только одна была в форме сердечка… Вот ее я и вложил.

Ну что ж, теперь я была растрогана еще больше. Надо же, все-таки детское восприятие совсем другое, чем у взрослых… Ведь мне никогда и в голову не приходило вкладывать сердца в мои творения…

Тем временем мальчишки, необычайно довольные собой, удалились по своим пацанским делам. Ушел и Дима. Покинула нас и Ася, прихватив подружку Асаль, которая отличалась любознательностью, но, собственно, рукоделие ей было не очень интересно – она предпочитала покататься на своей лошади, потренироваться в стрельбе из лука или посетить кружок танцев – вот те три занятия, которые она считала для себя подходящими. Кроме того, сейчас малышка была влюблена в юного князя Глеба, и от этого попеременно впадала то в эйфорию, то в уныние.

Нам, девочкам, оставшимся наедине с каркасом, пришлось решать некоторые задачи. Основную сложность представляло то, что в моем распоряжении не было ни клочка синтепона, ни кусочка туалетной бумаги, с которыми я привыкла работать у себя дома в двадцать первом веке. Не было даже банальной ваты и промокашек, какие были во времена детства моей мамы. Выбор был из птичьего пуха и мелких перьев, а также чисто вымытой, как для приготовления войлока, овечьей шерсти, ну и еще льняной кудели* или пакли**. Птичий пух с перьями был отброшен сразу. Не та фактура для каркасной игрушки. Следом я отложила в сторону овечью шерсть. Что-то говорило мне, что если ее использовать, то со временем набивка внутри сваляется и игрушка потеряет свой замечательный внешний вид. Оставалась кудель и пакля, которые я и решила использовать, благо на Руси лен выращивали в больших количествах, и особым дефицитом этот материал не был.