Батыева погибель - [74]

9 января 1238 Р.Х. День двадцать восьмой. Вечер. Коломенское княжество. Лагерь сборного войска владимирской и иных русских земель.

Возвращение двух юных князей из вылазки в тридевятое царство, тридесятое государство прошло бы незаметно, если бы сопровождавшие их латники полусотни Ратибора Береста, приняв на грудь по ковшу меда, не начали рассказывать такое, что у собеседников откровенно стали вянуть уши. С другой стороны, о сказочной стране тут были наслышаны уже многие, поскольку слухи с рязанской стороны приносил не только ветер, но и разного рода перехожие калики, как минимум половина которых были агентами влияния Евпатия Коловрата, который официально при большом скоплении народа был возведен в достоинство регента при малолетнем князе Иване Федоровиче. Публика, наливавшая богатырям, побывавшим в таком невиданном месте, только ахала, охала и мекала в самых интересных местах рассказа. А потом среди владимирских воев началось брожение, вроде того, что бывает в жбане перестоявшей свой срок браги.

Александр Ярославич и его брат Глеб только посмеивались, слушая о том, как отреагировало сборное войско в Коломенском лагере на эти рассказы в стиле: «махнет красавица-богатырка сабелькой направо – появляется улица, махнет налево – переулочек». И двадцать тысяч войска в этих рассказах превратились в двести, или, по крайней мере, в «видимо-невидимо», или «до самого виднокрая» – так сказать, поэтические преувеличения стратегического назначения. Самое главное было в том, что они сами не хотели, чтобы владимирское войско все же двинулось на Рязань, что должно было вылиться в братоубийственное сражение «русские рубят русских», которое будет для Руси чистой потерей, кто бы в нем ни победил. В этом они были полностью согласны с князем Серегиным, который им очень понравился и как человек, и как полководец, не желающий зазря класть своих воев и воительниц, и бьющийся только за правое дело.

Пара жарких часов ушла на разговор с боярами-воспитателями, причем говорил в основном Александр, а Глеб, как младший из двух братьев, либо степенно молчал, либо послушно поддакивал старшему брату. В результате бояре-воспитатели были убеждены и дали свое согласие на последующий уже официальный визит в тридесятое царство. Особое впечатление на них произвел рассказ о стоящем в княжеской светлице замороженном Батыге совокупно с уже готовым для него колом. Попутно братья получили разрешение на то, чтобы набрать себе таких же юных остроухих богатырок и сделать из них особые ближние дружины. Попытка, говорят, не пытка, и кроме того, эти девки просто хороши собой.

Потом, уже глубокой ночью в шатер к Ярославичам пришел верный сторонник их отца, ярославский удельный князь Всеволод Константинович, а за ним появился и отбросивший сомнения коломенский князь Роман Игоревич со своим шурином угличским князем Владимиром Константиновичем, в результате чего партия русского мира была оформлена официально. Потом к этой компании присоединилось множество разных князей, но эти были самыми первыми.

На рассвете следующего дня из шатра князя Александра Ярославича один за другим выпорхнули три почтовых голубя – они понесли свои депеши в далекий Киев-град к великому князю киевскому Ярославу Всеволодовичу, до которого им предстояло шесть часов лета. Три голубя были использованы из-за важности посланного сообщения и почти предельной дальности зимнего суточного перелета в семьсот пятьдесят верст по прямой. Не долетят два голубя – долетит третий, что, собственно и случилось к вечеру того же дня.

Тем временем проснувшийся князь Юрий обнаружил, что даже его собственная дружина и тем более его основная сила – владимирское ополчение – утратили весь свой наступательный порыв, в ответ на призывы к походу мекая что-то невнятное. Ведь никто же не покушается на их дома и имения – напротив, это они должны идти к рязанцам и учить их, кто там будет князем, а кто нет. Были бы там одни рязанцы – так то полбеды, ибо их отцы двадцать лет назад такое уже делали и правильного князя на княжеский рязанский стол уже сажали, а неправильного гоняли.

Но там теперь не только остатки рязанской дружины и ополчения во главе с Евпатием Коловратом, там уже и пресловутый князь Серегин, вместе со своими белыми всадниками. А ежели те белые всадники и в самом деле такие лихие, как о том везде бают, так и до беды доиграться можно. Тем более что не на своей земле они, владимирцы, будут биться, где помогают даже стены – а на чужой, где стены будут помогать кому угодно, но только не им.

Тем более что теперь против этого похода были, за исключением удельного ростовского князя Василько Константиновича, все остальные князья – они сгруппировались вокруг юного новгородского князя Александра Ярославича, будто разом нашли в нем свою опору. Взрослые мужи признали шестнадцатилетнего отрока своим законным представителем на переговорах с князем Серегиным, хотя бы только оттого, что по непонятной причине разговаривать ни с кем другим он просто не станет.

К тому же стало известно, что князь Серегин собирает в Рязани княжий съезд, на котором будет решаться, быть может, самый важный вопрос о том, как должна жить Русь после нашествия Батыя, когда с востока напирают монголы, желающие положить русские земли пусту, а с запада со своим «дранг нах остен» прутся германцы, датчане и шведы, цель которых – разрушить русские княжества и всех их жителей обратить в рабов. Воинство Серегина не будет вечно биться за украсно украшенную Святую Русь, уйдет когда-нибудь по своим делам, и надо решить, каким образом дальше будет жить русская земля, сражаясь как на западе против латинцев, так и на востоке против степняков.