Батийна - [4]

Ярые псы преградили путь лошади, стараясь добраться до охотника. Собачий лай уже взбудоражил весь аил, когда полог юрты откинулся и показался дюжий джигит:

— Пошли вон! Взбесились, что ли, проклятые!

Псы с прижатыми хвостами, огрызаясь, сверкая красными глазами, завернули за юрту.

Краснощекий плотный джигит поздоровался с Казаком, спросил, кто он и какого рода, и лишь потом указал на белую большую юрту. Казак искренне обрадовался: в этой самой юрте живет его сват Адыке. Джигит оказался словоохотливым, добрым малым. Выслушав Казака, он повел нареченного свата Адыке к юрте бая.

После смерти отца вся власть над родом и все богатства перешли в руки Адыке. Он раздобрел, отпустил окладистую бороду, вид у него был важный. Когда охотник вошел в юрту, Адыке, раздувая широкие ноздри, сидел на почетном месте на медвежьей шкуре, разостланной поверх шелковых цветастых одеял, и пил кумыс. Казак сразу узнал бурую медвежью шкуру. Это был крупный зверь, сваленный им когда-то в местечке Койлуу. Медведь захлопотался, усердно откапывая из норы сурка, и не заметил охотника. Первый выстрел только ранил зверя. Встав на задние лапы, медведь с ревом устремился на человека. Казак, не став делать второго выстрела, ударом по голове свалил зверя. Дома он сказал: «Благодарение богу, жив… чуть было медведь не задрал меня. Ну и матерый попался».

Мягкая шкура зверя, который чуть не отправил на тот свет Казака, теперь мялась под ногами его свата.

Казак поздоровался вторично. Раскрасневшийся Адыке нехотя промычал:

— А-а, это ты, сват? Ну здравствуй…

Он не шевельнулся, не подобрал полы волчьей шубы, накинутой на плечи, поднес расписную деревянную чашу с кумысом к губам.

Сильно изменилась и сваха Сейилкан. Раньше она в пояс кланялась свекрови, покорно выполняла ее поручения и была легкой на подъем. Прыткую молодуху не узнать. Она потучнела, нажила тройной подбородок и двигается неторопливо, важно. Лицо ее все-таки еще хранит следы былой красоты. Ясные глаза, точеный нос, нежный румянец, заостренные к вискам густо-черные, подвижные брови. Особую миловидность придает Сейилкан родинка с просяное зернышко на правой щеке. В ушах свисающие посеребренные серьги с янтарными подвесками, от малейшего движения головы они колышутся, словно два блестящих лепестка. Блеск сережек оттеняет нежную белизну открытой шеи.

Сейилкан, видимо, не признает элечека[6], какой обычно носят женщины ее возраста. Голова ее покрыта белым шелковым платком с бахромой. Нет осуждающих глаз свекрови, уж она непременно заворчала бы: «Бесстыдница! Молодая женщина не должна показывать мужчине свои уши и волосы». Теперь Сейилкан сама себе хозяйка, мать детей, полновластная байбиче в многолюдном роду. Даже сам Адыке слушается ее без лишних слов.

Сейилкан довольно обходительно поздоровалась с Казаком, коротко расспросила о здоровье свахи и сказала мужу:

— Бай, очнись от своих дум! Погляди, к нам пришел сват, ты не видел его много лет. Глотаешь кумыс как ни в чем не бывало.

Адыке чуть подвинулся, дал Казаку сесть с левой стороны. Горько было охотнику: ни разу сват не посетил его юрту, не хочет его признавать. Однако Казак с веселым видом спросил:

— Как поживаешь сват, все живы-здоровы? Все благополучно?

Адыке оставался надменно-холодным. Вялый разговор поддерживала Сейилкан.

Казак не интересовался богатым убранством юрты своего свата. Честь для него была превыше всего. «Будь я не охотник, а такой же бай, ровня тебе, наверное, ты встретил бы меня как дорогого гостя. Даже не спросишь, нечестивец, как зовут твою невестку», — досадовал Казак.

— Наши отцы посватались давно, — обратился он к Адыке. — Нас разделяет широкая стена. Далек путь к тебе, и коротка рука у твоего свата. Но все равно, если бы Сейилкан родила дочь, я б из кожи лез, а нашел бы скот и обязательно выкупил свою невестку. Бог распорядился иначе, моя жена родила дочь. Я гол, да не вор; беден, да честен. — И продолжил, обращаясь к Сейилкан. Уговор святое дело, сваха. Вы должны были первыми приехать к нам. Узнать о невесте. Я на это, однако, не обиделся и сам приехал к вам. Скажу, как зовут вашу будущую сноху: Батийна! Уже семь лет моей звездочке. На роду писано быть ей красивой, умной, трудолюбивой…

Адыке, до того безмолвно сидевший, вдруг пришел в ужас:

— Значит, негодный саяк, ты явился за калымом?

Если ты не забыл зарок наших отцов, то калым, конечно, остается за тобой. Скажи, как зовут моего зятя? Я приехал узнать его имя и увидеть его самого.

Адыке усмехнулся:

— Зятя зовут Абдырахман. Про клятву отцов я помню. Но свой калым ты уже получил. А дочь свою привезешь сам, когда она станет взрослой, ясно? — И Адыке громко рассмеялся.

Казак не понял, что стоит за его смехом. «Шутит, наверно, бай, ждет, что я ему возражу. Где это видано, чтобы невесту доставляли жениху ее родители? Если ты кичишься своим богатством, бай, то я придерживаюсь справедливости и соблюдаю обычаи отцов», — подумал охотник.

Две ночи провел Казак у свата. Оставил ему в подарок волчьи шкуры и хмуро собрался в обратный путь. «Зачем он так унизил меня? Чтоб показать, что я не ровня?» — горько размышлял всю дорогу охотник.