Батийна - [17]

Мать думала: «Серьги у невесты, хоть дешевенькие, взятые только за одного валуха, все-таки есть. Значит, Батийну уже не посмеют высмеять, что у нее уши без дырочек для сережек».

Татыгуль ломала голову, как и где достать чачпак и бой-тумар, и ничего не могла придумать. Батиина видела беспокойство матери.

Мама, не мучайся, сказала она. — Не такая я важная невеста, чтобы вам горевать из-за моих нарядов. В какой бы одежде я туда ни приехала, все равно останусь для них рабыней. Как-нибудь проводите, и хорошо. Я согласна хоть сейчас.

В пересохшем колодце нет больше воды. Так и слезы у Батийны иссякли. Может, она смирилась со своей долей? Она с удивительным спокойствием, как о чем-то решенном, сказала матери и своей джене — Сайре:

— Прошу вас, не созывайте девушек и джигитов из аилов и ле устраивайте девичьих игр. Мне было бы тяжко сидеть рядом с дурашливым женихом на виду у моих знакомых, близких и родных. Не хочу, чтобы они в моих глазах видели унылую тоску. У меня один-единственный друг, который по-настоящему достоин меня…

Надо же было случиться, что как раз в это время в соседнем аиле сваты Зарпека затеяли жыгач-тушурду[19], перед тем как увезти Калыйчу. Вместе с именитыми гостями, сватами и свахами приехали близкие родственники жениха, его старшие братья, мать с отцом, молодухи. Говорили, что это люди из богатого аила, где живут дружно и в согласии, умеют ценить обычаи предков, и приехали, строго соблюдая традиции сватовства. Говорили, что свату, свахе, близким братьям Калыйчи, ее старшим и младшим сестрам привезли множество подарков и вкусных лакомств. Хорошо, говорят, подготовились к встрече сватов и мать с отцом невесты: всем сватам надели на плечи дорогие чапаны и платья, для дочери установили пышную юрту, заготовили приданое, сшили богато украшенную конусообразную шапку с махровыми перьями павлина на макушке. Чтобы достать это редкое перо у торговца, свой человек ездил в Андижан, где за несколько разноцветных перышек павлина отдал двухгодовалую лошадь.

В юрте невесты всеми цветами радуги переливались и сверкали тяжелые серебряные серьги с воздушными цепочками, крупные янтарные бусы, мелкое жемчужное ожерелье, амулеты, украшения для кос, расшитый орнаментами камзол. Говорили, что жених с невестой такая милая парочка, как две спелые вишенки на одной сережке. Шумело свадебное веселье, и все чинно соблюдали обычаи проводов девушки. Каждый день устраивались игры.

Весть о том, что свадебное пиршество в аиле Зарпека продолжается, что родители собираются отправлять Калыйчу в юрту жениха, быстрее молнии обошла горы.

Гонцы на взмыленных конях разлетелись по аилам, заскочили и в аил охотника Казака, позвать молодежь на свадьбу собрать самых задорных джигитов и девушек. Сайру тоже приглашали, но она не поехала. Она даже постаралась, чтобы о проводах Калыйчи, о том, что там было, не знала и не слышала Батийна. Ни Сайре, ни матери с отцом не хотелось лишний раз бередить душу девушки, и каждый старался чем-нибудь поднять ей настроение, вызвать улыбку и радость на лице.

Аилы только что спустились со скотом с летовий и располагались на осенних стойбищах. Мужчины и подростки с утра допоздна стригли овец, отару за отарой; женщины, склонившись над ткацкими станками, готовили ткань-дерюгу; старухи, сгорбившись, пряли пряжу, вили арканы, взбивали шерсть, делали заготовки для кошм. Кто-то обматывал разноцветными шерстяными нитками веточки чия для полога юрты; другие сучили короткие арканчики для скрепления деревянного остова юрты. Скотоводы дубили и выделывали кожи; они громко разговаривали, подтрунивали друг над другом, спорили и шутили. Мужчины в летах кроили выделанные шкуры то ли подстреленного оленя, то ли дикого козла на равные, как ленты, дольки; плели камчу, трудились над сбруей и нехитрыми вещами домашнего обихода, изредка перебрасываясь маловажными словами.

Вездесущие ребятишки, которые в обычные дни шумно бегали вдогонялки за аилом, состязались в чижа, катались на смирных, объезженных телятах или до упаду стреляли в костяшки-альчики, теперь вертелись около своих родителей, выполняя посильные поручения.

Даже почтенные аксакалы, обычно гревшиеся где-нибудь на солнышке или на пригорке или за пиалой терпкого кумыса, пересказывая страницы неписаных книг, теперь были поглощены разными делами.

Одни с зорькой взбирались в седло и гнали на пастбище присмотреть за скотом и, увидев, что скот вернулся с летовий в хорошей упитанности, говорили: «Слава тебе, господи! Лошади вернулись с блеском в шерстинке, с серебром на спинке; овцы возвратились с жирком и тяжелым курдючком; если зима не покажет строптивого норова и не принесет с собой джут — зловещий падеж овец из-за бескормицы в гололед, тс скот не убавит в весе до самой весны, до зеленой травы».

Иные аксакалы, тоже верхами, обследовали зимние пастбища, где все дышало еще медом разнотравья, где зимой бывает теплее скоту и вольготнее людям. Да, аилы скоро, скоро разъедутся по зимовьям. Осенние стойбища опустеют.

И в эти последние дни равно богатые и бедные спешили взять у золотой осени все ее дары, впитать в себя побольше тепла осеннего белого солнца.