Башня зеленого ангела - [5]

— Чтобы попытаться достать Сверкающий Гвоздь? — снова спросил он.

Мириамель все еще внимательно смотрела на него.

— Возможно.

— Возможно? — он нахмурился. — Что это значит?

— Я обещала рассказать тебе, куда мы едем, — сказала она. — Но я не собиралась ни слова говорить о том, что я по этому поводу думаю.

Саймон раздраженно поднял палку, разломал ее на мелкие куски и швырнул в огонь.

— Кровавое древо, Мириамель! — зарычал он. — Зачем тебе это надо? Ты называла меня другом, а теперь обращаешься со мной как с ребенком.

— Я не обращаюсь с тобой как с ребенком, — горячо сказала она. — Ты настоял на том, чтобы сопровождать меня. Хорошо. Но все остальное — мое дело, собираюсь ли я забрать меч или направляюсь в замок, чтобы захватить пару туфель, которую я случайно там оставила.

Саймон все еще сердился, но не смог подавить смешка.

— Ты, наверное, и впрямь едешь туда за туфлями, платьем или еще чем-нибудь в этом роде. Это как раз то, о чем я мечтал: чтобы в середине войны эркингарды убили меня за попытку украсть женские туфли.

Раздражение Мириамели немного рассеялось.

— Ты, наверное, украл достаточно вещей, когда жил в Хейхолте, и тогда все тебе сошло с рук. Так что это будет только справедливо.

— Украл? Я?

— Из кухни, например. Ты сам рассказывал. Ну а кто это украл лопату у пономаря и вложил ее в железную рукавицу в Малом зале — это выглядело, как будто Сир Некто собирается копать могилу?

Удивленный, что она запомнила такие подробности, Саймон довольно хихикнул:

— Джеремия тоже принимал в этом участие.

— Ты втянул его в это, хочешь сказать? Он никогда бы не стал делать ничего подобного по собственной инициативе.

— Но откуда ты это знаешь?

Мириамель бросила на него презрительный взгляд:

— Я же говорила, дубина, что следила за тобой много недель подряд.

— Что так, то так. — Саймон был польщен. — А что еще интересного ты видела?

— Главным образом, как ты удирал и предавался возвышенным мечтам, когда предполагалось, что ты работаешь, — отрезала она. — Неудивительно, что Рейчел щипала твои уши до синяков.

Оскорбленный, Саймон выпрямился.

— Я удирал только для того, чтобы у меня было хоть какое-нибудь свободное время. Ты не знаешь, что за жизнь у слуг!

Мириамель взглянула на него. Выражение ее лица внезапно стало серьезным, даже грустным.

— Ты прав. Но ты не знаешь, что за жизнь была у меня. Вот мне-то действительно выпало мало случаев побыть одной.

— Может быть, — упрямо сказал Саймон. — Но могу побиться об заклад, что в вашей части Хейхолта лучше кормят.

— Кормят тем же самым, — парировала она. — Только мы ели чистыми руками. — Она подчеркнуто неодобрительно поглядела на его черные от сажи пальцы.

Саймон громко засмеялся.

— Ха! Значит, вся разница между судомоем и принцессой — чистые руки? Боюсь разочаровать тебя, Мириамель, но после целого дня мытья посуды мои руки бывали даже чересчур чистыми.

Она насмешливо улыбнулась:

— Тогда, я полагаю, никакой разницы между нами нет вообще.

Саймон внезапно почувствовал, что их спор заходит на запретную территорию.

— Я не знаю, Мириамель.

Она поняла, что что-то изменилось, и замолчала.

Насекомые запели ночную песню, а темные деревья стояли вокруг, как соглядатаи. Странно снова очутиться в лесу, подумал Саймон. Он уже успел привыкнуть к бескрайним просторам, открывавшимся с вершины Сесуадры, и голым равнинам Высоких Тритингов. После них Альдхорт казался давяще тесным — хотя, наверное, Мириамель права: по крайней мере на некоторое время лес может быть самым безопасным местом.

— Я ложусь спать, — внезапно сказала принцесса.

Она встала и направилась к тому месту, где приготовила себе постель. Саймон заметил, что его плащ лежал с другой стороны костра.

— Если хочешь. — Он не мог сказать, сердится ли она. Может быть, ей здесь просто нечего больше понимать. Он иногда чувствовал это около нее, когда заканчивались все незначительные темы для разговора. О чем-то серьезном было трудно говорить — слишком неловко и слишком страшно. — А я посижу еще у огня.

Мириамель завернулась в плащ и легла. Саймон смотрел на нее сквозь мерцание угасающего костра. Одна из лошадей тихо заржала.

— Мириамель?

— Да?

— То, что я сказал тебе в ночь нашего отъезда, — правда. Я буду твоим защитником, даже если ты никогда не скажешь мне, от чего именно я защищаю тебя.

— Я знаю, Саймон. Спасибо.

Снова возникла пауза. Через некоторое время Саймон услышал слабый мелодичный звук. На мгновение он испугался, но потом понял, что это принцесса тихо напевает про себя.

— Что это за песня?

Она вздрогнула и повернулась к нему.

— Что?

— Что за песню ты поешь?

Она улыбнулась:

— Я и не знала, что пою вслух. Она крутилась у меня в голове весь вечер. Ее пела мне мама, когда я была маленькая. Я думаю, эта эрнистирийская песня пришла еще от бабушки. Но она на вестерлинге.

— Споешь ее?

Мириамель помедлила.

— Не знаю. Я устала и не уверена, что вспомню все слова. И вообще, это грустная песня.

Саймон лег и закутался в плащ, внезапно почувствовав озноб. Воздух становился холодным. Листья тихо шелестели на ветру.

— Ну ладно. Я попробую. — Мириамель на мгновение задумалась, потом начала петь. Голос ее был хрипловатым, но приятным.