Башня зеленого ангела - [15]

Вот почему так трудно ей было снова увидеть Лилит, приехав на Сесуадру. Живая маленькая девочка, которую она помнила, куда-то исчезла. До того как они вместе бежали из замка, Лилит иногда бывала тихой и молчаливой, многое пугало ее — но теперь словно какое-то совершенно другое существо поселилось в ее маленьком теле. Мириамель пыталась вспомнить, замечала ли она раньше какие-то признаки тех удивительных свойств, которые Джулой обнаружила в девочке, — но ей не приходило в голову ничего, кроме склонности Лилит к ярким и запутанным снам. Некоторые из них в пересказе девочки казались такими подробными и необычными, что принцесса даже считала их придуманными.

Когда Элиас вступил на трон, Мириамель оказалась окруженной людьми и одновременно чудовищно одинокой. Все в Хейхолте были одержимы преклонением перед церемониями и ритуалами — а принцесса жила среди этого так долго, что утратила всякий интерес к таким вещам. Это было похоже на запутанную игру испорченных детей. Немногие молодые люди, добивавшиеся ее расположения — или, скорее, расположения ее отца, ибо мало кого из них интересовало что-то, кроме власти и денег, которые мог бы принести с собой брак с принцессой, — казались ей совершенно чуждыми, отвратительными существами — утомительными стариками в телах юношей, угрюмыми мальчиками, притворяющимися взрослыми.

И в Меремунде, и в Хейхолте одни только слуги умели любить жизнь такой, какая она есть, вне зависимости от выгоды, которую можно было из нее извлечь. Особенно в Хейхолте, с его армией служанок, конюхов и поварят, — словно совершенно другая раса жила бок о бок с ее собственным мрачным окружением. Однажды, в мгновение невыносимой грусти, огромный замок показался ей перевернутым кладбищем, где разгуливают, скрипя костями, затхлые мертвецы, а живые люди поют и веселятся в могилах. Там ее внимание впервые привлек Саймон и несколько других малолетних слуг — мальчики, которые, казалось, не хотели ничего больше, чем просто быть мальчиками. В отличие от детей придворных, они не спешили перенимать болтливую, жужжащую и манерную речь старших.

Она наблюдала, как они отлынивают от работы, хихикают в кулак над собственными дурацкими проделками или играют в жмурки на внутренних двориках, и ей до боли хотелось быть такой, как они. Их жизнь казалась такой простой! Даже когда разум подсказывал ей, что слугам живется вовсе не так уж легко, Мириамель мечтала иногда сбросить с плеч груз своих королевских обязанностей и стать одной из них. Тяжелая работа никогда не пугала ее, Мириамель страшилась только одиночества.

— Нет, — твердо сказал Саймон. — Ты не должна подпускать меня так близко к себе.

Он слегка подвинул ногу и так повернул рукоять своего меча, что его обмотанный тряпкой клинок оттолкнул меч принцессы. В одно мгновение Саймон очутился подле Мириамели. От него сильно пахло кожей, потом и прелыми листьями. Он был так высок! Иногда она забывала об этом. От его близости у Мириамели закружилась голова.

— Теперь ты открылась, — сказал он. — Если бы я пустил в ход кинжал, тебе пришел бы конец. Запомни, ты всегда должна думать о дистанции, сражаясь с кем-то.

Вместо того чтобы попытаться как-то использовать свой меч, она бросила его и обеими руками толкнула Саймона в грудь. Он отступил, спотыкаясь, с трудом сохранив равновесие.

— Оставь меня в покое. — Мириамель повернулась, отошла на несколько шагов, потом подняла несколько веточек для костра, чтобы хоть чем-то занять дрожащие руки.

— Что случилось? — спросил ошарашенный Саймон. — Я сделал тебе больно?

— Нет, ты не сделал мне больно. — Она швырнула ветки в расчищенный на земле круг. — Просто мне надоело тренироваться.

Саймон покачал головой, потом сел и стал разматывать тряпки на мече.

Сегодня они разбили лагерь очень рано; солнце еще высоко стояло над верхушками деревьев. Мириамель решила, что завтра они пойдут по течению маленького ручейка, который долгое время сопровождал их по пути к Речной дороге; русло ручья изгибалось в нужном им направлении большую часть этого дня. Речная дорога вилась вдоль Имстрека, мимо Стеншира и Хасу Вейла. Лучше будет, решила принцесса, выйти к дороге в полночь и идти по ней до рассвета, чем провести всю ночь в лесу и потом целый день ждать наступления темноты.

Это был первый случай за последние несколько дней, когда она извлекла из ножен меч не по такому прозаическому поводу, как рубка молодой поросли. Собственно, это по ее предложению они и решили потратить час на фехтование, прежде чем приступать к вечерней трапезе, — кроме всего прочего, перемена ее настроения озадачила Саймона еще и поэтому. Мириамель разрывалась между желанием сказать, что это не его вина, и затаенной уверенностью в обратном — его вина, что он мужчина, любит ее и отправился вместе с ней, хотя она чувствовала бы себя гораздо лучше, путешествуя в полном одиночестве.

— Не сердись на меня, Саймон, — выговорила она наконец и почувствовала слабость от того, что сделала это. — Я просто устала.

Успокоенный, он закончил разматывать тряпку, потом бросил комок пыльной ткани в седельную сумку и присоединился к ней у еще не зажженного огня.