Башня вавилонская - [6]

Столовую найти проще простого — по запаху, по стекавшимся туда ручейкам студентов. Вход свободный. Питание бесплатное. Здесь вообще все блага предоставлялись бесплатно, это помимо формы всех видов, стипендии и прочих мелких надобностей. Бесплатно и на очень хорошем уровне, судя по стрижкам и спортивной обуви, по величине списков в каталожных компьютерах и ручкам с фирменным логотипом. Миллион мелочей.

Высокие стены выкрашены светлой, костяной краской. Полупрозрачные дымчато-голубые стекла в узких проемах. Длинные тяжелые столы с лавками, способные вместить целые группы, столы поменьше, столики на одного. Солонки, салфетницы — лепная керамика, смешные толстые коты и мыши. Приборы в салфетках на каждом месте, как в кафе. Изящно и дисциплинирует.

Очень хороший выбор блюд; и, кажется, одинаковый для всех — преподаватели занимали те же места и подходили к той же длинной ленте с тарелками, что и студенты.

Она выбрала обед — не без труда, глаза разбегались, а напевы раздатчиц соблазняли нахватать всего и сразу: «А вот еще рыбка, а вот замечательный суп!», — уселась за маленький столик поближе к шумной компании.

Здесь было на удивление много девушек, больше чем Анаит ожидала — может быть, треть от общего состава. Хорошие лица — сосредоточенные, с четко отмеренной, осознанной мимикой. Минимум косметики, максимум сознания своей уникальности.

Студенчество, как ему и надлежит, ожесточенно препиралось.

— Учебник должен делать только одно, — с привычной монотонностью повторял здоровенный блондин, наполовину вылезающий спиной в проход. — сообщать факты, располагая их в понятном порядке. Если вы думаете, что это такая простая задача, я вас тут всех разочарую. Историки над каждой мелочью годами бьются, устанавливая, что тут факт, что он мог значить и как он с другими событиями увязывается. Чтобы не получалось как в той пародии «В таком-то году жители города Кельна видели плывущего по реке дракона и от такого их удивления во Франконии случилась социальная революция.».

Слушали его с нетерпеливым вниманием, как быстро думающие, но хорошо воспитанные люди слушают человека, привыкшего медленно и подробно повторять отлично известные им аргументы.

— Уже тут, уже пока мы разбираемся, где здесь факт — можно наворотить до небес и поколения сбить с толку, потому что сами знаете, мы тут худо-бедно варим в своих профильных специальностях. А во всем остальном — что сдавал, то и запомнил. А этот ваш Хендриксен, он же выбирает, чем нас повкуснее накормить, чтобы у нас, значит, мотивация не отвалилась. Творец великого прошлого…

Анаит насторожилась — и немедленно услышала альтернативную точку зрения. Излагал ее симпатичнейший мулат с карибским выговором; само по себе интересно: обычно абитуриенты из того региона поступали в Александрийский или Токийский филиалы. Но у Новгородского самый высокий рейтинг.

— Факты, последовательности — это справочник. Обработка — это аналитика. А нам нужна концепция, нам нужна метафора и даже парадигма. Мы должны знать, зачем все это было и зачем есть сейчас. Смысл и способ смотреть на вещи. Мы не историки! Мы должны знать, чему мы служим. Когда я читаю это, я знаю — зачем.

— Я тебя разочарую… кстати, у Хендриксена ты этого не найдешь — и понятно почему. Знаешь, кого предпочитали альбийцы брать в свои службы, когда они только на ноги становились? Юристов. Это почти необходимость была — высшее юридическое. Потому что правильно организованная голова, — блондин потюкал себя огромным пальцем по лбу, лоб отозвался радостным деревянным звуком. — это сила. Но это совсем старые времена. А вот когда уже после революции, после всех этих «мир хижинам» и прочей глупости аналитические службы воссоздавали — знаешь кого туда брали? Кто там был первым поколением? Историки — античники и медиевисты. Потому что им не нужны были метафоры, они их сами производили, если надо. Зато они видели, что есть на самом деле. И умели поднять картину из разрозненных деталей. Близкую к истине — а не ту, что им приятна.

Анаит как-то поняла, что центром компании на самом деле являются не спорщики, и уж тем более не внимательно слушающий, и не менее внимательно жующий коллектив человек в пять-шесть. Цезарь, которому предстояло подвести итог спору, был двуглав: сидящие на одной табуретке, слившиеся как сиамские близнецы — во внешней левой вилка, во внешней правой нож, еще пары рук словно бы и нет, — парень и девушка, одинаково астеничные, с удлиненными конечностями, и гибкие словно лианы. Старшекурсники. Было в них, даже в молчаливом методичном пережевывании салата, что-то бунтарское, но не подростковое, а упрямое по-бычьи, не вязавшееся с внешней хрупкостью. Анаит взяла парочку на заметку еще до того, как услышала слова.

— Жуйте, — уронила наконец девушка, презрительно улыбаясь. — Тут лучше жевать, чем говорить. Люди всегда будут делиться на тех, кому нужны воспитатели и на тех, кому нужны преподаватели. Жаль только, таблички на входе не хватает — «Оставь мышление, всяк сюда входящий».

Анаит показалось, что последняя фраза предназначена лично ей, хотя она внимательно изучала почву, на которой рождались теории. Полы бывшей монастырской трапезной того стоили. Цветная плитка, пригнанная друг к другу так, что кажется — весь пол вырезан из одного куска камня, а узор из клеточек просто каприз природы. Цветы, птицы и звери, непривычные очертания. Красота земная и рукотворная…