Башня вавилонская - [35]

Она хлопает глазами, поправляет манжету блузки, с ужасом обнаруживая посеревшую кромку, набирает воздуха в грудь… и ничего не говорит. Дура дурой. Ощущение, что все это какая-то довольно хитрая деталь некой большой операции, не исчезает. Торчит, как новая пломба в зубе, все время прикасаешься языком и не можешь про нее забыть.

От затылка по лицу, по шее ползут мурашки. Кофе, стимуляторы, стимуляторы, успокоительное, четыре таблетки анальгетика, еще кофе… два или три. Сутки очень интенсивной, очень ответственной работы. И за полчаса до конца — такая задачка.

«Тьфу!» — думает она.

Тьфу означает:

— безоговорочную капитуляцию перед иезуитским коварством;

— готовность смиренно принять любую судьбу, вплоть до пожизненного заключения;

— желание немедленно воссоединиться с кроватью и подушкой, а там хоть трава не расти;

— намерение наказать изверга его же оружием.

— Но вы же этого от меня и хотели, — говорит Анна.

— Если вам нужна правда, нет, я этого от вас не хотел. Я поставил вас на расследование, потому что знал, что вы справитесь. Задача вам по силам — и вы хорошо мотивированы. Еще я думал, что вам стоит посмотреть близко на то, что происходит — и успокоиться. Я не возражал и против утечки — успокоиться нужно было не только вам. Но я бы предпочел, чтобы вы со мной ее обсудили. Вот так. Но это — не главное. Главное совсем другое. Вы не должны были этого делать, даже если бы я этого хотел. Вы человек. И я человек. Люди разговаривают, принимают решения и делят ответственность.

Кажется, понятно. Это был личный тест мистера Грина. И нигде не грохнуло, ничего страшного не вышло, судя по текущей беседе, но… тест, видимо, провален. Первый раз перед рассветом, когда она аккуратным приложением к сообщению по личному мобильному переслала кое-какие материалы ИванПетровичу и еще одному человеку. Сами по себе они не были особо секретными. Половина — официальные материалы Совета, которые пойдут в ежемесячный сборник, вторая половина — внутренняя переписка. Тут дело, преимущественно, в порядках и последовательностях. Кто дал запрос, кто, как скоро, как ответил. И второй раз сейчас, на объяснениях.

Потом ее перестает волновать тест и собственное преступление. Вот оно, вот оно… какой там хвост, подумаешь, хвост — у каждого кота. Вот оно, Сообщество, и его там высокое положение, вот оно!..

До нее доходит весь масштаб инакости, чуждого менталитета, стоящего за претензиями мистера Грина. Накрывает лавиной. Выворачивает наизнанку. Этого… не может быть. Не может быть сложной скрытой структуры, построенной на вербализации намерений и прозрачности коммуникаций!

Но раз люди разговаривают… сами напросились.

— Наша работа — понимать, что нужно. И делать. Ваша работа — знать, что следует сделать. Вы ничего не говорили, я ничего не слышала, а все, что необходимо, случилось само собой. Вы ценнее меня. Сможете меня прикрыть — хорошо. Но вы в любом случае не пострадаете. Если я буду думать о себе и все будут думать так же, дело встанет.

Мистер Грин закладывает руки за голову. Смотреть на него в этой позе — как в самолете лететь, уши закладывает, вестибулярный аппарат чуть не матом протестует.

— Запомните, Аня, гнев — смертный грех. И реализация его никогда ни к чему хорошему не приводит. Это я не о вас, а о тех, кто растил из вас… честолюбивую жертву по найму. Я их даже отчасти понимаю — у нас лет триста назад возникла похожая проблема. Если дело летит в тартарары, потому что все заняты тем, чтобы прикрыть себя от последствий, есть большое искушение пойти от обратного. Внушить людям, что смысл их существования — быть вещью вышестоящего. Хорошей, полезной вещью. Трупом в руках начальника. Вы сами можете догадаться, какими были последствия этой замечательной идеи.

— Я не вещь, — говорит она возмущенно. — И не жертва по найму! — Хотя и честолюбивая, что есть, то есть, но это мы опустим. — Я сама выбираю, кому и где… Но если уж я играю, то я играю. До конца. Если бы вы не хотели, чтобы я это сделала, вы бы меня не поставили и не сдали мне все карты, как сами сказали. Нужно спрашивать? Хорошо. Я была уверена, что из этого могут произойти неприятности, и вообще так… ну, не принято, но если вам нужно именно так. Вот вы и говорите тогда, словами, что вам надо и как.

— Не мне. Вообще нужно именно так. И конечно, я буду говорить словами — я вам потому сразу и сказал, что отвечаю за происшедшее больше вашего. Кстати, Аня… — интересно, ему говорил кто-нибудь, что у него пластика как у насекомого? — То, что вы вчера сделали, делать можно. Совершенно нельзя, но можно. Если необходимо именно это — и если вы так решили. И это можно, и не такое можно, вы уж поверьте, я делал. Но не автоматически, не потому что это носится в воздухе. И уж точно не потому, что от вас этого захотел кто-то другой.

Она думает, что как-то неправильно до сих пор его слушала. Совсем неправильно. Оказывается, преамбула о том, кто виноват и как ничего не случится, это был смысловой блок, а не формула, которую можно не принимать в обработку. Это было послание, которое нужно было взять и отталкиваться от него. Кажется, у мистера Грина вообще много блоков и почти нет цементирующих формул вежливости и прочих растворов, которые по недомыслию называют «водой». Одни булыжники. Вот же номер.