Башня Татлина - [10]

Подходя к Башне Татлина, снова подумал, что на входе нас встретит Лев Глебович и широко улыбнется. А я все знаю, скажет он. В голове нарисовалась карикатурная улыбка.

Договорились с Наумом встретиться в коридоре через 15 минут. Что в сущности я знаю о людях, с которыми затеял настоящую революцию? Наум? Только его лицо, утром снова увидел на нем ландшафт, которого не было десять лет. Что знаю о Науме? Какой-то набор представлений, наверняка не отражающих сути. Лицо, митинги, был лысым. И что? Кто такой Тихон? Человек с дредами из гетто, который сбежал.

Интересно, почему мы даже не подумали, что он может быть человеком, специально приставленным ко мне для сбора данных? Вариантов бесконечное множество, если зацикливаться на них, ничего не получится. Что я теряю? Уже нажал на кнопку, а потом не нажал, чтобы вернуть все обратно, так чего теперь думать? Нет, во мне не осталось сомнения, готов действовать.

И все же они для меня всего лишь штрихи, не люди, и это настораживает. Все вокруг штрихи.

То, что увидел на мониторе, удивило. Вчера даже не посмотрел, заметил только сегодня. Не нужно никого отключать вручную, по одному. Есть то, что мы хотели: возможность одним кликом охватить всех, кнопка «отключить редактирование» рядом с Выборгским районом. Отключил бы весь город, но нет доступа к другим районам. Не так уж важно сейчас, надо с чего-то начать. 700 тысяч жителей – отличное начало, не правда ли?

Встретились с Наумом.

Видел?

Да.

Тогда я иду на Дворцовую. Держи телефон при себе, позвоню, когда надо будет жать на кнопку.

Посмотрели по сторонам, никого вокруг, можно продолжать говорить.

Ты видел эту кнопку вчера? У меня такое ощущение, что она появилась сегодня. Вчера нельзя было отключить целый район. Или я просто не видел.

Не знаю, сам вчера не видел. Может, не заметил просто.

Ты веришь в то, что никто не знает, что мы делаем?

Честно говоря, не очень верю, но зачем об этом думать? Разве у нас есть выбор? Я сомневаюсь в том, что мы делаем, но вижу твою уверенность.

Наум прав, он говорит словами, которыми я думаю. У меня нет никаких сомнений в том, что мы делаем. Не знаю, насколько это опасно и к чему приведет, но точно знаю, что человек не должен быть отредактирован.

Первым, кого я заметил на Дворцовой, был Тихон.

14

Из диктофонных записей Льва Глебовича:

В какой-то момент я пришел к вопросу: зачем редактировать людей, если они сами себя прекрасно редактируют?

Выдержки мыслей Омска Решетникова, третий полдень после отключения редактирования:

Смотрел, как площадь заполнялась людьми, никогда не видел столько людей в одном месте. Думал, они будут прибывать постепенно, но все было не так: люди словно одновременно попали в нужную точку из разных углов, и площадь, еще пять минут назад пустая, превратилась в муравейник. Поначалу забрался на возвышение Александровский колонны, оттуда видел десятки тысяч людей, в том числе там, где дорога. Они остановили движение машин и подчинили себе все происходившие вокруг, поместили в свой поток.

У многих были плакаты. Кто-то поднял вверх и крикнул, партия отредактированных. Партия отредактированных. Партия отредактированных. Один крик оброс двумя, четырьмя, двенадцатью, приобрел ритм и мощь. Партия отредактированных, партия отредактированных, тысячное скандирование. Добавились ноги, при слове партия правая, отредактированных левая. Партия, правая, отредактированных, левая, а дальше акцентированнее, ритмичнее: партия – правая, отредактированных – левая, партия – правая, отредактированных – левая.

Намек на сомнение. Это величественно и страшно, как сам город под бесконечно моросящим дождем. Это огромная армия, и в данный момент я решаю ее судьбу. Должен бы бояться, но нет страха, паники, лишь приятное волнение – намек на сомнение, только намек. Полностью уверен в том, что делаю. Эти люди не должны быть отредактированы.

Набрал Наума, он слышал скандирование в трубке. Жми.

Все случилось в одно мгновение через полминуты после звонка Науму. Люди последний раз топнули и громыхнули словом партия, после чего установилась тишина. В молчании сотен тысяч людей больше силы, чем в их звуках, синхронных или иных.

Это был мой единственный шанс, я начал говорить. Не знаю, что и даже как, но те, кто слышал, сразу поняли и передавали дальше. Они больше не отредактированы. Это сложно осознать, осмыслить, проанализировать, легко почувствовать.

Мы должны идти к Башне Татлина, это я точно сказал. Должны идти все вместе. Не понимал, пойдут люди или нет, и что будет дальше, но говорил, продолжал говорить.

После спрыгнул с возвышения, все, у кого был в поле зрения, смотрели на меня. Пойдемте, пойдемте, говорил им, они кивали. Толпа начала движение.

Снова увидел Тихона, он пришел с женой и ребенком до того, как собралась толпа. Спросил, куда он ушел ночью. Ответил, домой. Тихон никого не агитировал, ему удалось снова попасть в гетто и выйти оттуда, на этот раз захватив семью. Он по-прежнему не знал, что делать. То, что происходило сейчас, было его шансом на спасение. Он не знал, почему, я не знал, почему, но мы понимали, других попыток нет, единственное решение. Или так, или никак, смириться.