Башня - [5]

Они называют меня Башней. Я плохо представляю, что это такое, но может они и правы. Создатели мало дали мне, и новые знания я получаю лишь от двуногих, своих посетителей, своих жертв, вместе с их кровью. Они несут и несут мне новые знания, и ни один не вернулся назад…

Священник

– Не надо идти туда, святой отец, – наперебой галдели послушники, пытаясь остановить пастыря, но тот был непреклонен:

– Всяко место, демонами оживляемое, должно быть силой истинного бога очищено. А кому это делать, как не нам, слугам божьим? – говорил он, размашисто шагая по высокой траве, и тонзура сурово блестела, а крест на шее болтался, словно меч на боку рыцаря. – Али убоялись вы врага рода человеческого, что аки лев рыкающий ходит вокруг?

– Конечно, страшно, отец Петр, – чистосердечно ответил младший из послушников, Томми. Ему еще не исполнилось и шестнадцати.

– Чтоо? – взревел святой отец так, что послушники испуганно шарахнулись от него. – Боитесь? С нами сила Господа нашего Иисуса Христа, матери его, Девы Марии и мощь святой церкви в наших руках. Или вы плохо читали житие Мартина Турского?

– Читали, святой отец, – в разнобой и не очень уверенно ответили послушники.

– Так, и вы должны помнить, как дьявол в обличии пламенном явился и учинил пожар страшный в городе Туре. Но Святой Мартин не испугался, силой креста загнал он нечистого в глубокое подземелье, и погасло пламя. Чем же я хуже? Вера крепка, и крест животворящий со мной, так что, какие бы демоны не жили там, в башне, пришел их последний день.

Но когда отец Петр увидел скалу, на которую предстояло влезть, дабы добраться до означенных демонов, уверенности у него поубавилось, скала оказалась высока, а склоны ее – круты. Священник долго пыхтел, соразмеряя высоту и сложность подъема со своими возможностями, наконец, решился:

– Доставайте веревки.

Все четверо послушников ловко забрались наверх, прихватив с собой прочный канат. Вскоре змеящаяся полоса мелькнула вдоль склона. Отец Петр обвязался, перекрестился, и зычный голос его вспугнул стаю пичуг:

– Тащите!

Глаза во время подъема закрыл, шептал молитву Святой Деве, дабы сохранила от погубления в бездне. Мальчишки наверху пыхтели, весил святой отец немало. Самый старший даже пробурчал что-то вроде: «Вот отъелся, боров старый». Когда лысина монаха воздвиглась над краем обрыва, дрожащие руки вцепились в камни, послушники просто рухнули на камни, отдыхать.

Отец Петр вытер рукавом лысину, перевел дух, посмотрел на дышащих, словно рыбы на берегу, мальчишек, и махнул рукой:

– Ладно, оставайтесь, пойду один. Ждите с победой. Увидите что необычное, креститесь. Да оборонит вас Господь.

Башня встретила темнотой и тишиной. Да, не таким представлял отец Петр обиталище нечистой силы. Но истинный сын матери-церкви всегда найдет объяснение козням нечистого: «Затаились, гады!». Поднял крест повыше, откашлялся, и смело шагнул под темные своды. В стороне тут же кто-то мерзко захихикал. Выскочившее из угла эхо запрыгало по башне, усиливая звук, и хихиканье звучало долго-долго, затем, превратившись в еле различимый рокот, стихло. Отец Петр крестился раз за разом, его била мелкая дрожь. И тут тьма ожила.

Со всех сторон полезли мерзкие, кривляющиеся хари, сатанинский хохот загремел, как море в бурю. Демоны, ужасные, уродливые, рогатые и безрогие, волосатые и бесстыдно безволосые, закружились вокруг монаха в сатанинском хороводе. Сверкали острые клыки, слюна капала с высунутых языков, острые когти рассекали воздух.

От ужаса отец Петр едва не лишился чувств, осел на пол, закрыл глаза, и забормотал молитву. Однако это помогало мало. Хохот и визг не умолкали, он чувствовал, что когти исчадий ада вот-вот вонзятся в беззащитное тело. Не выдержав ужаса, вскочил и кинулся туда, где должен был быть выход. Но выхода не было, словно черный занавес закрыл арку выхода, сделав ее неотличимой от стен. Шабаш тем временем только усилился. Появились демоницы женского пола, при виде которых сыну святой матери-церкви стало совсем плохо, демонские дамы бесстыдно обнажали свои прелести, и делали, (в его, монаха, сторону!), явно призывные жесты. Закричал в ужасе, почувствовал, что по ноге стекает нечто теплое. «Вот и все», – мелькнула мысль. – «Куда мне до Мартина Турского». Сам не заметил, как в руке оказался нож, что монах обычно носил под рясой. Лезвие казалось черным во мгле Башни. «Вот и все» – клинок легко вошел в грудь, словно в масло. Не дождаться послушникам духовного пастыря, не дождаться…

Я не веду счета, но уже больше сотни двуногих, нет – людей, так они называют себя, приходили ко мне. Приходили, отдавали мне свою жизнь, свою кровь, немного от себя. Во мне становится все больше и больше от них, людей, я знаю как это – быть, и все чаще задумываюсь о такой человеческой проблеме, как это – не быть, и не нахожу ответа…