Баржа смерти - [12]
Константин Иванович проходит в свой рабочий кабинет и сразу встречается с бегающими, злыми глазами младшего счетовода Кудыкина. Отворачивается, но спиной чувствует этот взгляд, который, кажется, прожигает английское сукно его пиджака.
К Константину Ивановичу подходит старик Петровичев, который ещё в ранние годы обучал его бухгалтерскому ремеслу. Только Петровичеву позволительно фамильярное обращение к начальнику. «Ну, Костя, Вы нас напугали, – старик без подобострастия, как равный протягивает руку начальнику Григорьеву, – ну, слава Богу, всё обошлось. Но кто-то точно подло донёс. Надеюсь, не из наших?» – строго оглядывает сидящий в комнате народ. Константин Иванович видит, как Кудыкин по-девичьи потупил глаза. «Ну а сейчас, – Петровичев опять обращается к начальнику, – я правильно понимаю, за работу?» В комнате раздаются нестройные хлопки. К Константину Ивановичу подбегает раскрасневшаяся кассирша Клава, захлёбываясь, отчаянно протараторила: «Мы так боялись за Вас, так боялись…» Константину Ивановичу кажется, что она сейчас бросится ему на шею с поцелуями. Ну, запала девка на красавца-начальника. И это-то при людях. Константин Иванович осторожно отстраняется от неё. Но так, чтоб не обидеть. Сейчас только Катенька. Только любимая жена Катенька. Но почему только сейчас? А потом? Вот чёрт попутал не к месту.
Константин Иванович оглядывает с напускной суровостью своих подчиненных. Ловит насмешливый взгляд Клавдии Михайловны – своего секретаря – дама уже в летах, всегда застёгнута на все пуговицы. Безупречная деловая репутация, такая же безупречная грамотность, что абсолютная редкость в нынешний разболтанный век. И «Underwood» – пишущая машинка под её пальцами играет, как гитара в руках Константина Ивановича. Говорят, окончила Смольный институт в Петербурге ещё в давние времена. И каким ветром занесло её в глухую провинцию? Но в нынешнее лихолетье и не такое случается…
Чего это Константин Иванович не по делу размечтался, а дело-то стоит. И суровый комиссар Перельман тоже стоит… За спиной.
Был конец мая. Время стремительно катилось к чему-то неизбежному. Перельман ходил нервный, но с Константином Ивановичем был сдержан, хотя излишне суховат. А тут вдруг повеселел, а ведь неделю ходил мрачный. Пригласил Григорьева в свой кабинет. С неожиданной доверительностью стал говорить:
– Вы, конечно, не знаете, но Военным комиссаром нашего Ярославского военного округа назначен Семён Михайлович Нахимсон, – усмехнулся, – тоже бывший бундовец. Мой хороший знакомец. Тоже окончил медицинский факультет… в Берне. Заметьте – революцию делают врачи. Когда общество больно – нужны те же специалисты, что и в больнице. Нахимсон сейчас занят формированием дивизии на чехословацкий фронт. На чехословацком фронте сейчас очень тяжко. А чекисты требуют от него срочных решений: бывшее офицерьё зашевелилось. По некоторым сведениям Ярославль навещал Савинков[8]. Надо в Ярославле провести массовые аресты. Это настоятельное требование ЧК. А Нахимсон: «Позже, позже. Сейчас на повестке дня – чехословацкий фронт».
Перельман помолчал, заговорил сдавленно: «Был недавно в Ярославле. Тревожно там. И как это Семён Михайлович не чувствует. А вот к нам эти ярославские пинкертоны толпами рвутся. Точно – по наводке нашего друга Грекова. Утверждают, что рабочие грозят забастовкой. Не нравятся, мол, нашим текстильщикам нынешние жёсткие порядки, которые мы установили. И кто-то их подзуживает. Вот наши чекисты и хотят арестовать смутьянов. Надо же отчитаться перед начальством. А ведь арестовали уже в нашем Гаврилов-Яму несколько офицерских семей. Сами-то офицеры в бегах. Где-то в Ярославле скрываются. И это тревожно. А с семьями офицеров неладно поступают».
И на фабрике было неладно. Константин Иванович об этом знал. К нему приходили фабричные, к Перельману обращаться боялись. Рабочие жаловались, что их замучили штрафами: «На минуту опоздаешь, глядь – ползарплаты нет. Хуже, чем при Девисоне стало. Николашку прогнали, а жизни как не было, так и нет».
Что мог ответить старший счетовод Григорьев, только сочувственно мычал, вы, мол, избрали фабричный комитет. И это его решение.
Кто-то незнакомый из-за спин рабочих зло выкрикнул: «Какой там комитет, вы тут со своим евреем-комиссаром заправляете, ещё ответите за всё!» Прокричал и тут же исчез.
Сейчас Константин Иванович и Исаак Перельман в комнате одни.
– Так тяжко, – в голосе Перельмана вдруг прорывается такое бесконечное одиночество, что Григорьеву стало страшно за комиссара. Но тот уже взял себя в руки. Твёрдо говорит:
– Я не могу допустить чекистов на фабрику, иначе мы полностью потеряем то минимальное доверие рабочих, которое кое-как имеем.
Константин Иванович вдруг осознал: его посвящают во все большевистские тайны. И он повязан этими тайнами по рукам и ногам. Ему стало страшно.
Исаак и Константин Иванович вышли со двора фабрики. Стояла июньская душная ночь 1918 года.
У ворот дома Константина Ивановича встретила заплаканная Катенька: «Я уже думала, опять Греков пожаловал».
Всю ночь Константин Иванович не мог заснуть. Смотрел в окно, где на чёрном небе висел злой серп луны. В голове звучал неотвязно вопрос: зачем, зачем этот бомбист Перельман привязал его, Константина, к себе. И только под утро успокоился. Пришла спасительная мысль: не был бы привязан, сейчас не лежал в своей постели рядом с Катенькой.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.