Баржа смерти - [10]
«А вот товарищи утверждают, что часть полотна по Вашей договоренности с возчиками досталась Вам», – звучит сухой надтреснутый голос Перельмана. На мгновенье в памяти Григорьева мелькнула лисья рожа младшего счетовода Кудыкина, который сидит сейчас за столом в соседней комнате рядом с рабочим местом Константина Ивановича. И как-то медленно, тяжёлой рыбой всплыла мысль: «Вот оно что, донос…» Константину Ивановичу слышится, будто издалёка голос Перельмана: «Уж не обессудьте, любезный Константин Иванович. Мы с товарищем Грековым пройдём на Вашу квартиру, посмотрим, не завалялись ли у Вас эти аршины полотна». Все это время Перельман тяжело смотрит на Грекова.
Уже на выходе из кабинета Перельман обернулся к Константину Ивановичу, и тому показалось, что Исаак подмигнул ему. Он слышит его голос: «Константин Иванович, Вы задержитесь здесь вот с этим товарищем, – Перельман кивнул в сторону милиционера, который остался в кабинете, – да, вот ещё: напишите-ка имена возчиков. Мы и к ним заедем. Да, ещё и имена мужиков, которые помогали возчикам переносить дрова из леса до дороги». Константин Иванович дрожащей рукой выводит имена мужиков, занятых в перевозке дров. Передаёт бумагу Перельману. Говорит, глядя в сторону: «Имён помощников я не знаю, но и они работали не бесплатно. Часть полотна точно возчики отдали этим мужикам». «Разберёмся, разберёмся, – вдруг повеселев, воскликнул Перельман. Взглянул на мрачного Грекова, – с чего начнём? С квартиры Григорьева или сразу в Великое?»
«У меня ордер на арест К. И. Григорьева», – зло отозвался Греков.
Под окном тяжело заурчал «Бенц», на котором приехали гости из Ярославля.
Часов в десять вечера кассирша Клава принесла два стакана чаю и по куску ситного. Константин Иванович придвинул стакан и хлеб милиционеру.
Тот благодарно посмотрел на Григорьева, проговорил округлым ярославским говорком: «Да ужо, мы ж с утрева не емши». А Клава, жалостливо взглянув на Константина Ивановича, по-старушечьи запричитала: «Господи, да что же это делается…» Константин Иванович взглянул строго на розовощекую молодуху Клаву, слегка погрозил пальцем. Та понимающе поджала свои яркие губы.
Перельман с Грековым явились глубоко за полночь. Первым в дверях появился Перельман. Наклонился к уху Константина Ивановича, прошептал: «От меня – извинения Катерине Петровне за сегодняшний переполох». Греков с порога кабинета раздраженно крикнул: «Евтухов, едем». Милиционер сглотнул остатки чая, по-доброму улыбнулся Григорьеву. Выпятив грудь, отчеканил Перельману, явно выученное: «Честь имею».
«Ещё раз мои извинения», – обращается опять к Константину Ивановичу Перельман, когда чекистская команда скрылась за дверью. Голос его уже не кажется таким режущим ухо. «А Греков этот – тёмная личность, – устало говорит Исаак, – пойдёмте, уже третий час ночи. Я подвезу вас до дома. В моём распоряжении Ляминская двуколка. Сегодня, когда мне позвонили из Ярославля и сообщили, что едет…» «Ревизор», – откликается Константин Иванович.
«Если бы ревизор… А то Греков. Я думал, это за мной. Написал заявление, что снимаю с себя обязанности временно исполняющего. Передал заявление Лямину Григорию Ивановичу, чтоб он утвердил на фабричном комитете. А он мне двуколку, – усмехается Перельман, – на всякий случай. Правда, куда там тележке тягаться с «Бенцем». Далеко не убежишь».
Лошадь медленным шагом тащила двуколку вдоль тяжёлых теней незрячих домов. Перельман не торопил её. Чёрное небо было усыпано пронзительно яркими льдинками звёзд. И их холодное свечение наполняло душу мертвящим оцепенением.
– Это только начало, – нарушил молчание Перельман.
Константин Иванович не ответил. Страшно было продолжать разговор.
«Ещё много крови будет впереди», – эта мысль как-то медленно овладевала Перельманом. Но не пугала его. Он был мистик, верящий в свое роковое предназначение.
Лошадь без команды остановилась возле дома Григорьевых. Константин Иванович осторожно сошёл с двуколки. Махнул рукой Исааку. Тот кивнул головой.
Неожиданно взошла луна, осветив всю округу неживым, фиолетовым светом.
Дверь в квартиру была не заперта, и это напугало Константина Ивановича. Он пробежал по коридору мимо резного сундука, вещи из которого вывалены на пол. Сундук этот прибыл с приданым Катеньки.
В комнате мебель вся отодвинута от стен, дверцы бельевого шкафа и буфета распахнуты настежь. Простыни, скатерти, платья Катеньки и рубашки, и нижнее бельё Константина Ивановича – всё в беспорядке валялось на полу. Катя сидела на стуле посреди комнаты, укачивая дочку. Обратила на мужа неподвижный взгляд. Слабо улыбнулась. Сказала: «А я думала уже всё…» И разрыдалась. Константин Иванович подбежал к Кате, осторожно взял из её рук ребёнка. Положил на диван. Верочка тихо захныкала. Но он уже не слышал ничего, бросился на колени перед женой, прижал её к себе. «Всё, всё, милая моя. Всё хорошо», – шептал он, целуя мокрое от слёз лицо Катеньки.
Уже забрезжил ранний рассвет, когда Константин Иванович повёл жену в спальню. Катя спохватилась, было, собирать с полу бельё. «Завтра, завтра», – проговорил Константин Иванович, увлекая жену к кровати. Как только у себя подмышкой почувствовал ровное дыханье Кати, тут же провалился в глубокий сон.
В этом романе рассказывается о жизни двух семей из Северной Каролины на протяжении более двадцати лет. Одна из героинь — мать-одиночка, другая растит троих дочерей и вынуждена ради их благополучия уйти от ненадежного, но любимого мужа к надежному, но нелюбимому. Детей мы видим сначала маленькими, потом — школьниками, которые на себе испытывают трудности, подстерегающие цветных детей в старшей школе, где основная масса учащихся — белые. Но и став взрослыми, они продолжают разбираться с травмами, полученными в детстве.
История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.
Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.
Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.