Барон в юбке - [9]

Я подошел ближе, заглянул внутрь, и мне стала понятна причина, побудившая тех латников насмерть стать на пути разъяренных туров: из глубины фургона на меня блеснули четыре пары зареванных, широко распахнутых глаз, со страхом и надеждой глядевших с перепачканных детских мордашек…

***

– Ваша светлость! Ваша светлость! В ваши владения вторглась огромная орда гуллей! В зале вмиг стало тихо.

Барон Гвидо Ле Гилл устало оторвал воспаленные глаза от карты на столе и поднял их на вбежавшего в зал человека.

– Я знаю, Хлой, знаю. Я ждал этого.

Он оглядел мрачных рыцарей, стоявших рядом с ним вокруг стола с картой и склонил голову.

– С тех пор, как в Степи закончилась заварушка между каганами, я жду.

Кочевники избрали нового Каган-Башку, поэтому появление орды в этом году закономерно. Я, да и вы, мои соседи, – он вежливо кивнул собравшимся в зале господам, – уже много писали об этом в Преворию, я сам, лично, наплевав на гордость, ездил туда и умолял сенат прислать хоть три когорты тяжелой пехоты и десяток манипул лучников, но они остались глухи к нашим просьбам.

Эти торгаши в Сенате считают, что орда в этом году не посмеет напасть, они видите ли , в прошлом году подписали с каганом Хази-беем договор о ненападении. В итоге державший границу Пятый Легион бросили в Лимьи горы усмирять диких лемцулов: мол, орда, связанная договором, в Фронтиру не сунется , а от мелких банд людоловов мы и своими силами отобьемся. К тому же, Хази-бей взял у них на ‘укрепление мира в степи’ три тысячи золотых под проценты, и, дескать, ‘стоит горой за своих благодетелей’ …

– Идиоты! За своими сварами и жадностью они и не догадываются о том, что Хази-бей , их же золотом заткнув пасть большинству своих противников на Хурале Вождей, сумел добиться большинства голосов и занять юрту Каган-Башки, пустовавшую уже почти сто пятьдесят лет, со дня Ок-Келинской битвы.

Все остальное закономерно:

Каган-Башка – военный вождь, его власть действует лишь во время военных действий, поэтому ему необходима война. Всех своих врагов, из числа вождей не признавших новоиспеченного Каган-Башку кланов, он уже вырезал, и куда , по вашему , ему направить свои орды? На Мосул? Так у них Перекоп, его и за три года не взять, а до Линя комони гуллей по пустыне не пройдут – чай, не горбачи-пустынники, вот други, и остаемся одни мы…

…По последним сведениям, на нас идет восьмитысячная орда, а у нас, в пяти дружинах – триста шестьдесят латников и две сотни легких лучников наберется, а если крестьян вооружить – то с тысячи полторы народу наскребем…

– Вот так то, други. Я-то, дурень старый, все надеялся на то, что у наших господ сенаторов осталась хоть капля ума и чести – вспомнят о долге сената перед вассалами Империи, а они еще и остаток легионеров из Фронтиры увели…

– Ох,… сдается мне, неспроста все это, продали нас, как пить дать, продали… – мрачно подал голос один из гостей.

– Вот-вот: продали, а теперь ждут, когда мы, разбитые наголову, кинемся к ним просить убежища. Они там, в Превории, спят и видят, как бы показать своим зарвавшимся вассалам из центральных провинций, где их место, а тут такой случай – вот мол, смотрите, что будет с вами без поддержки легионов сената – вторили ему с другого конца стола.

При этих словах осунувшееся лицо Ле Гилла вдруг затвердело, в глазах вспыхнул бешеный огонек, он с лязгом впечатал руку в дорогой, тонкой кожи, перчатке, в стол:

– Одно хочу сказать, господа: предали нас, или нет – не имеет значения – Ле Гиллы никогда не отступали, не отступят и впредь…

Я решил: я и мой род будем защищать свой замок до последнего – поляжем все, но бегством от гуллей спасаться мы не намерены! Сто пятьдесят лет адского труда по освоению этих краев моими предками обязывают меня: умереть, но не дать осквернить могилы и память моих дедов, грязными ногами гуллей!!!

…Я не говорю уже о так и не отмщенных костях прежних хозяев этого края – они и не думали ни бежать, ни сдаваться – тихо закончил он.

– Вы правы, лан Ле Гилл, это все воняет, и воняет очень грязно. Жаль, что в Империи понятие ‘честь дворянина’ в последнее время большей частью уходит в область преданий, особенно в Превории, среди господ сенаторов – взял слово чудовищной ширины плеч рыжебородый мужчина, по самую макушку закованный в многослойную чешуйчатую мокролясскую броню – барон Спыхальский.

– Нам же, все еще в нее верящим, остается лишь лечь костьми, защищая свои майораты и своих людей. Я с вами, лан Гвидо! Вы правы, тысячу раз правы – дать реальный отпор гуллям мы можем лишь объединив все свои силы!

Старый Гвидо поднял благодарный взгляд на храброго мокроляссца:

– Спасибо, сэр Варух, иных слов от главы славного рода Спыхальских я и не ожидал… Кто еще с нами, господа?

Почти все присутствующие сеньоры дружно сделали шаг вперед, и, стукнув кулаком в грудь (давнее воинское приветствие в имперских войсках), склонив головы в легком поклоне, признали старого барона своим воеводой.

– Поскольку ваш замок, сэр Варух, наиболее неприступен, и расположен одним из самых первых на пути у орды – сразу перешел к делу Ле Гилл,- предлагаю организовать оборону именно в вашей крепости.