Барон в юбке - [7]

– Вы слышите?!! – Никто и никогда не подтолкнет истинного Вайтеха на действия, способные бросить пятно на его честь!!! Лучше смерть!!!

Неведомая сила подорвала слегка шатающегося гиганта резко встать, но маленькое зданьице не было рассчитано на столь рослых посетителей: в наступившей гробовой тишине особенно громким показался треск перебитого головой поднимающегося лана низенького стропила, проходившего как раз прямо над его головой…

Яркий, пылающий взгляд лана Марвина медленно потух, затянутый мутной пленкой, гордо топорщившиеся под крупным носом пышные соломенные усы – гордость истинного мокролясского лана – печально обвисли, он мощно рухнул обратно на лавку. Та жалобно заскрипела, и, угрожающе прогнувшись, с треском подломилась, сам же виновник этого переполоха с грохотом рухнул на пол.

Вскочившие товарищи лана Марвина, столпившись в кучу, с трудом приподняв его, волоком вытащили на улицу, очумело трясущего головой и уже приходящего в себя, после удара, наверное, смертельного для простого смертного.

На улице бывшего капитана уже поджидал усиленный наряд до зубов вооруженной дворцовой стражи.

Вперед выступил слащавый, напомаженный и разряженный, словно гулящая девка, в шелка и бархат, офицерик – явно один из холуйствующих дворянчиков, состоящих в свите герцогини:

– Лан Марвин Кшиштоф Вайтех?

Поддерживаемый с боков друзьями, слегка контуженный стропилом виконт, разом, словно обретя второе дыхание, стряхнув с себя и оцепенение, и сгрудившихся вокруг него товарищей, резко выпрямился:

– Это я! С кем имею честь?

– Я, новый капитан дворцовой гвардии, Корвус Ле Бонн, направлен сюда, чтобы арестовать вас! Сдайте ваше оружие и следуйте за мной, вас ожидает скорый и справедливый суд герцога…

Его речь прервал тихий звенящий шелест клинков, мгновенно покинувших при этих словах ножны ланов, сопровождавших виконта.

… Ле Бонн заткнулся на середине фразы, подавившись невысказанным словом, его холеное, румяное личико с выщипанными по последней моде в тоненькую ниточку бровями, мгновенно посеревшее, перекосила гримаса ужаса:

– Вы… Вы не посмеете… Я…

… Я представляю здесь самого герцога, сеньора этого края… Это… Это просто возмутительно!

Лан Марвин выступил вперед, успокаивающе вытянув руку к ощетинившимся клинками друзьям:

– Други! Ле Бонн прав, герцог все еще наш сеньор, мой прапрадед лично принес оммаж его предку перед угрозой еще более страшной, чем Империя, я обязан подчиниться воле господина…

Он снял перевязь с мечом и передал его стоящему позади молодому рыцарю с горящим взором и до крови закушенной губой:

– Береги его, Ламек: пока этот меч держит рука мокролясского лана, наш многострадальный край все еще имеет надежду…

Хотя…, – я не верю, что наш герцог настолько уж пропитался ядом, источаемым семейством Ле Куаре, что позволит свершиться неправедному суду… Я в вашем распоряжении, господа! Он благодарно кивнул гвардейцам, которые за все время разговора с Ле Бонном даже не подумали обнажить шпаги против своего бывшего начальника, а теперь вскинувшим клинки в торжественном салюте, отдавая честь благородству виконта.

Так, сопровождаемый почетным караулом из обнаживших свои клинки в салюте гвардейцев и, вертевшегося вокруг них, словно побитая шавка, злобно зыркавшего, пытаясь запомнить лица свидетелей своей трусости, Ле Бонна, последний из Вайтехов, с гордо поднятой головой, двинулся в направлении бывшей резиденции своих предков, а ныне замка герцога мокролясского.

На время воцарившаяся в трактирчике тишина, взорвалась людским гомоном:

– Это что же деется, други! – раздался писклявый визг какого-то щуплого фермера, отмечавшего кружкой пива удачную распродажу привезенной в столицу свинины

– Клятые черняки ( пренебрежительный термин, обозначавший среди светловолосых и голубоглазых мокроляссцев всех жителей южных областей империи, людей преимущественно смуглого типа, наподобие земных итальянцев) всех наших добрых ланов тихонько перерезали или позасылали, кто после войны выжил, их земли прибрали, так теперь и до праправнука Вайтеха Славного добрались?

Вопли кликушествующего свинопаса нашли отклик в душах завсегдатаев таверны, его подержали дружным пьяным ревом сидевшие в дальнем углу мастеровые из цеха скорняков и просто забредшие этим вечером в трактир горожане:

– Хватит!!! Доколе можно терпеть этот произвол! На волю лана Марвина! Бей черняков, пока нас всех не передушили! Позор герцогу! На кол черняков! Бей Ле Куаре!

Надо сказать, что жители столицы души не чаяли в благородном и строгом к себе и окружающим виконте, за короткий срок своей службы в роли начальника гвардии, сумевшего навести железный порядок в городе. Толпа из трактира выплеснулась на улицу и, захватывая в свой водоворот все новых сочувствующих, с ревом покатилась по улицам древней столицы Мокролясья – Багомля…

***

Боже…

Хреново -то как…

За что это мне…

В бабу…

…Внутренний голос, не раз выручавший меня в безнадежных ситуациях, одергивает меня:

– Чего ныть-то! Зато живой, и, вроде бы, в здоровом теле, а что в женском, то так тебе, холостяку закоренелому, и надо, чтоб знал, почем фунт лиха и не относился к бабам, как к существам второго сорта…