Барков - [49]

«Шаховской в Москве, ездит по домам и читает какого-то Пустодома, новую комедию плодовитой своей музы. Третьего дня он читал ее в доме Андрея Семеновича Кологривова; креслы под огромною тушею Гашпара (имеется в виду А. А. Шаховской, названный здесь именем героя его поэмы „Расхищенные шубы“. — Н. М.) подломились, он упал вверх ногами, панталоны лопнули, и он показал присутствующим

Се qui servit au premier homme

á procréer le genre huimain.

     La Fontaine.

(To, что служило первому человеку для продолжения рода человеческого. Лафонтен)»^[212].

Разумеется, Барков не пользовался эвфемизмами, а все называл своими именами, как есть. Так он поступал и тогда, когда переводил французские эротические стихотворения. Любопытно, что многие срамные стихи Баркова — не что иное как переводы. Воспользуемся несколькими примерами, почерпнутыми нами из статей М. Шрубы и А. А. Добрицина, которые в свою очередь почерпнули их из популярных сборников «Le Joujou des Demoiselles» («Девичья игрушка») и «Cabinet satyrique» («Сатирический кабинет»). Стихи из этих сборников и переводил Барков.

         Le laid Visage

Sincophoron aussi laid q’un Diable,

Fait des enfans aussi beaux que l’Amour.

Sur quoi certaine Dame aimable

Lui demandoit un jour:

Comment cela se pent? C’est, dit le Personnage,

Que je n’en fais point avec mon visage.

Перевод:

          Некрасивое лицо

Сенкофорон, некрасивый как черт,

Делает детей, красивых как Амур

На что некая любезная дама

Его однажды спросила:

— Как это возможно? Человек отвечает:

— Потому что я их не делаю своим лицом^[213].

Барков:

           Сафрон

Сафрон как черт лицом, и к дьявольским усам

Имеет еще нос, подобный колбасам,

Которы три года в дыму будто коптились;

А дети у него прекрасные родились,

Что видя, госпожа, имевша мимо путь,

Сказала, чтоб над ним немного подсмехнуть:

— Куда как дурен нос, хозяин, ты имеешь,

А деток не в себя работать ты умеешь.

Надулся тут Сафрон, боярыне сказал:

— Не носом я детей, а х… добывал (187–188).

М. Шруба обращает внимание на то, что «русский переводчик сильно разукрасил образец»^[214]. Героя он наделил дьявольскими усами и огромным носом, передав его французское имя Сенкофорон схожим по звучанию русским именем Софрон. Ну и конечно, французские намеки и эвфемизмы заменены непристойным русским словом.

Еще один пример.

       Le Са са

Lucas revenant au logis

Avec plusieurs gens de sa sorte,

Dit U Pierrot dessus sa porte:

(E ta mère est-elle? mon fils?

Elle est dans la chambre prochaine,

Dit-il? avec un Capitaine.

Pourquoi n’y restes-tu donc pas?

Ils vont faire ca ca, mon pere;

Car j’ai vu qu’il troussoit ma mere,

Et qu’il avoit ses chausses bas.

Перевод:

            Какá

Люка, вернувшись домой

Вместе со многими людьми его рода,

Спрашивает Пьеро у двери:

— Где твоя мать, мой сын?

— Она в следующей комнате, —

Говорит тот, — с неким капитаном.

— Почему же ты не остаешься там?

— Они идут делать кака, мой отец,

Раз я видел, что он раздел маму

И что он спустил свои штаны^[215].

Барков:

                 Какá

— Где мать — пришед домой, спросил Сазон Ванюши.

— Она пошла, — отцу лепечет малой, — тпруши,

И там портки долой она у мужика,

Мужик у маменьки меж ног — какá (183).

Здесь в переводе французский оригинал, как видим, вдвое сокращен, но смысл-то остался тем же.

И еще один пример.

Il faudroit, pour faire un tombeau

Dont Ysabeau ne fit que rire,

Monter sur elle, et puis escrire:

«Icy dessous gist Ysabeau».

Перевод:

Следовало бы, чтобы создать надгробие,

Над которым Изабо лишь посмеялась бы,

Взобраться на нее и затем написать:

«Здесь внизу лежит Изабо»^[216].

Барков:

Надгробной просишь ты, любезная Агафья:

Ляг! Мертвой притворись! — я буду эпитафья! (221)

И последний пример.

        Vénus manioit de Mars

Son casque, son glaive, ses dards:

Armes de défense et d’attaque;

Mais le dien lui cria soudain:

Belle, jèn ai sous ma casaque

De plus propres pour votre main.

Перевод:

        Венерины доспехи

Венера орудовала Марсовым

Шлемом, его мечом и дротиками:

Орудием оборонительным и наступательным;

Но бог вдруг закричал ей:

Красавица, у меня под плащом есть

Более подходящее <оружие> для вашей руки^[217].

Барков:

Венера у Марса смотрела с почтеньем

Шлем бога сего, и меч, и копье.

Что видя, Приап ей молвил с презреньем:

— Для ваших вить рук х… лутче ружье (191).

Опять же, у Баркова, в отличие от французского оригинала, появляется Приап, а вместе с ним — и матерное слово.

Чтение срамных стихов Баркова, на наш взгляд, довольно утомительно — их слишком много. Невольно возникает вопрос: а поэзия ли это? И все же мы отвечаем на этот вопрос утвердительно: да, поэзия. Да, в ней много непристойного. Но в ней есть и много забавного, остроумного — и в сюжетах, и в портретных набросках, и в диалогах. В ней есть та веселость и беспечность Баркова, о которых писал Новиков. В ней есть та безумная шалость, о которой писал Пушкин в лицейском послании к гусару Петру Павловичу Каверину:

     Пока живется нам, живи,

     Гуляй в мое воспоминанье;

     Молись и Вакху и любви.

И черни презирай ревнивое роптанье;

Она не ведает, что дружно можно жить

С Киферой, с портиком, и с книгой, и с бокалом:

     Что ум высокий можно скрыть