Бархатный губернатор - [8]

– Ну, спасибо! Просветил! А я-то, дурак, думал, что человек сам кузнец собственного счастья.

– Правильно думал. Так и дальше думай.

– А для чего ты Тель-Авив приплел? Антисемит, что ли?

– Для кого как.

– Не понял, Митек.

– Есть наши жиды, а есть не наши.

– Ну, к примеру, возьмем российских банкиров. Несть им числа! Кто они?

– Наши.

– Почему?

– По кочану!

– С тобой все ясно, – помолчав, произнес Супрун.

– Потому, что мы делаем общее дело, – снизошел Митек.

– И какое же?

– Освобождаем Россию от социализма, коммунизма и прочих «измов».

– И какое общество вы собираетесь построить?

– Возьми Америку, начальник, – оживился Митек. – Кто были предки американцев? Настоящие урки! Лихой народ, отчаянный. А их потомки кем стали? Господами! Живут – лучше не надо!

– Россия – не Америка, Митек. Россия – это Россия.

– Поживем – увидим.

– Это точно. А вообще скажу тебе, хорошие у вас политруки!

– Братаны. Политруки были у вас, а мы все братаны.

– За братанов! – наливая, улыбнулся Супрун.

– За такое и я выпью!

«Отличный момент, – подумал Супрун, наливая Митьку водку, – фужером в зубы, руку на излом, удар ногой в пах!»

Подумал, но действовать не стал. «А если он не один? Наверняка за стенкой, в соседней комнате, сидят мордовороты. Вероятно, и камера где-то ведет на ними наблюдение. Может, они только и ждут, чтобы я сорвался. И тогда… При попытке к бегству…»

– Будь здоров, Митек! – приподнял бокал Супрун и выпил.

– Будь, начальник!

Супрун откинулся на спинку кресла и обвел глазами комнату. Вот и она, родимая, телекамера! Хорошо, что не сорвался. Где он находится? В каком районе? Ехали долго, почти всю ночь.

– Что задумался, начальник? – ухмыльнулся Митек.

– Смотрю, – кивнул на телекамеру Супрун.

– И на тебя смотрят! – осклабился парень.

– Старлей?

– И он тоже.

– Да-а, – протянул Супрун. – Попал…

– А слух шел, мол, предлагали тебе, начальник, виллу в Италии, яхту белоснежную и кучу денег. Правда аль врут?

– Правда.

– И ты отказался?

– Иначе не сидел бы здесь с тобой!

– Видал я дураков, но таких… В первый раз!

– Сам ты дурак, – беззлобно ответил Супрун, поднялся и подошел к окну.

Он увидел недалекие горы, голубое озеро, посреди которого был крохотный остров.

– Семнадцать километров, – уверенно проговорил Супрун.

– Чего? – не понял Митек.

– Местечко, где мы с тобой выпиваем, называется Отрада. Семнадцать километров от Минвод.

– Отдыхай, начальник, – предложил Митек и, внимательно посмотрев на Федора Степановича, направился к двери.

– К старлею побежал?! – крикнул ему Супрун вслед и рассмеялся.

Он приоткрыл дверь, выходящую на веранду, и глубоко вдохнул свежий воздух. Солнце уже садилось, и его ровный свет высвечивал вершины невысоких гор. Над озером кружилась чайка и пронзительно кричала.

Супрун прекрасно понимал, почему он очутился здесь и чьих рук это дело. Одного он не мог понять – для чего нужно было везти его именно сюда, да еще с завязанными глазами. Ведь проще пристрелить его в любом месте, в его же квартире. Неужели заговорила совесть у губернатора? Почему же она молчала, когда убивали Приходько, Скачко, Васильева? Или он на психику давит, на испуг берет? Как бы то ни было, но пока он жив. Быть может, Колесниченко решил поговорить с ним, поставить ему условия – или отказ от борьбы, или смерть? У него еще есть возможность остаться живым, стоит лишь подписать документ, переступить барьер, который называется совестью. Может, представительный мужчина в сером костюме будет снова предлагать ему виллу в Италии? Пойдешь ли ты на это, Супрун? Нет, не пойдешь. Но и умирать неохота. Значит, надо скорее отсюда выбираться.

– Решайся, Федя, – вслух произнес Супрун и решительно рванул дверь веранды.

Приземлился он мягко и, пригнувшись, побежал прочь от дома. Он прекрасно знал местность, и ему надо было во что бы то ни стало побыстрее вырваться за пределы усадьбы. Особняк, куда его привезли, принадлежал губернатору, и, хотя Супрун бывал в нем редко, он все-таки вспомнил, что как-то Колесниченко говорил, что нужно провести сигнализацию вдоль массивной бетонной ограды. Если сигнализация уже установлена, то уйти можно лишь через ворота. Добежав до ограды, Супрун пригляделся и увидел рядом с колючей проволокой тонкие блестящие провода. Итак, оставались ворота, и Супрун решительно зашагал к ним. Ему вдруг припомнились слова его тренера по боксу, бывшего чемпиона России: «Главное, Федя, в боксе – внезапная плюха!» А плюха у Супруна была солидная, если попал, считай – нокаут. Супрун вдруг совершенно успокоился, появилась даже какая-то лихая отчаянность: была не была, терять нечего!

Охранник стоял у ворот и, задрав голову, смотрел в небо, где в необъятном синем просторе парил орел. На лице парня застыла улыбка. С этой улыбкой он мгновенно рухнул на землю, когда на него обрушилась плюха Супруна.

Прихватив короткоствольник и запасной рожок с патронами, Супрун нырнул в придорожные кусты и, пригнувшись, побежал вдоль ручья в сторону заказника, где на берегу горной речки стояла изба лесника Гаврюши. Федор Степанович был знаком с лесником, но по мере приближения к его жилищу начал сомневаться. А вдруг Гаврюша заложит? Очухаются охранники и первым делом примчатся сюда, к леснику, ведь это ближайшее жилое место, поселок же находится аж за семь-восемь километров. И все-таки идти к Гаврюше надо. Супрун знал, что в домике лесника есть телефон – необходимо срочно позвонить жене, чтобы она немедленно уехала с дачи.