Бархатные коготки - [13]

Шрифт
Интервал

Она отстегивала галстук, вешала на крючок пиджак и шляпу, потом бралась за чай и за сигарету; после выступления она делалась говорливой, и я старалась не упустить ни слова. Так я узнала немножко о ее жизни.

Родилась Китти, по ее словам, в Рочестере, в семье эстрадных артистов. Мать (об отце она умалчивала) умерла, когда Китти была еще ребенком, и вырастила ее бабушка; братьев и сестер у нее нет, других родственников как будто тоже. Впервые она вышла под свет рампы в двенадцать лет, звалась тогда «Кейт Соломка, маленькое поющее чудо» и имела некоторый успех в захудалых мюзик-холлах и тавернах, в небольших концертных залах и театриках. Но это была, сказала Китти, жалкая жизнь, и к тому же «я выросла. Куда ни сунешься, а у входа уже стоит толпа девиц, таких же, как я, а то и красивей, нахальней… или голодней, а значит, за обещание работы — на сезон, неделю, даже вечер — не откажут директору в поцелуе». Бабушка умерла, и Китти присоединилась к танцевальной труппе, которая гастролировала по городам кентского и южного побережья, — концерты на пляже по три за вечер. Говоря об этом времени, она хмурилась, в голосе звучала горечь или усталость; подбородок упирался в ладонь, глаза были закрыты.

— Тяжело приходилось, — говорила она, — ох тяжело… И подруг ни одной, потому что нигде подолгу не задерживаешься. А к звездам не сунешься — слишком мнят о себе и боятся, что ты вздумаешь им подражать. А публика жестокая, до слез доводит… — Когда я представляла себе плачущую Китти, у меня самой на глаза наворачивались слезы; видя мое огорчение, она улыбалась, подмигивала, расправляла плечи и бросала самым залихватским тоном: — Но ты же знаешь, те дни давно забыты, я встала на путь славы и богатства. С тех пор как я поменяла имя и сделалась мужчиной, весь мир меня обожает, и Трикки Ривз больше всех и в доказательство платит словно королю сцены!

И мы обе улыбались, так как знали: настоящего мужчину Трикки едва ли бы озолотил, — но моя улыбка была не такой веселой, ведь в конце августа у Китти истекает контракт и она переберется в какой-нибудь другой театр — возможно, сказала она, в Маргейт или Броудстере, если ее примут. Мне не хотелось и думать о том, что со мною тогда станет.

*

Как отнеслись родные к моим походам за кулисы, к моему новому статусу приятельницы и костюмерши мисс Батлер, я в точности не знаю. Как я уже говорила, они были поражены, но кроме того встревожены. Их радовало, что, раз уж я езжу что ни вечер в «Варьете» и трачу все накопления на оплату дороги, то вызывается это настоящей дружбой, а не увлеченностью, какая бывает у школьниц; но при этом они, как я догадывалась, не раз задавали себе вопрос, какого рода дружба может связывать красивую и умную певицу мюзик-холла с ее поклонницей, простой девушкой из толпы? Когда я рассказала, что у Китти нет молодого человека (это я вывела из отрывков ее истории), Дейви предложил мне пригласить ее домой и познакомить с моим красавцем братом, но сказано это было для находившейся тут же Роды, чтобы ее поддразнить. Как-то я упомянула, что готовлю для Китти чай и навожу порядок на столе, и матушка сощурилась:

— Да она девица не промах. Ты бы лучше своим домашним помогла чуть-чуть с чаем и столами…

Наверное, она была права: увлекшись поездками в «Варьете», я запустила домашние дела. Они легли на плечи моей сестры, которая, впрочем, редко жаловалась. Родители, наверное, думали, что она великодушно берет на себя мои обязанности, чтобы я была свободна. На самом деле она, по-моему, избегала теперь упоминать Китти, и по этому единственному признаку мне стало ясно, что она встревожена как никто другой. Я больше ни словом не обмолвилась ей о своей страсти. Ни одному человеку я не рассказывала о своих пламенных желаниях, новых и странных. Но Элис, разумеется, видела меня лежащей в постели, а любой, кто был тайно влюблен, скажет, что мечтам предаешься именно в постели — в постели, в темноте, когда не видишь своих порозовевших щек, ты легко сбрасываешь покров сдержанности, который притушивал твою страсть, и позволяешь ей немного разгореться.

Как покраснела бы Китти, узнав, какую роль я отвожу ей в своих буйных мечтах, как беззастенчиво злоупотребляю ее сохраненным в памяти образом! Каждый вечер в «Варьете» она целовала меня на прощание; я мечтала, чтобы ее губы — горячие, нежные — помедлили на моей щеке, перебрались на лоб, ухо, шею, рот… Мне привычно было стоять к ней вплотную, застегивая запонку на воротничке или чистя щеткой лацканы пиджака, а теперь, в мечтах, я проделывала то, по чему томилась в такие минуты: наклонялась, чтобы коснуться губами кончиков волос, просовывала руки под пиджак, где, прижатые крахмальной мужской сорочкой, вздымались под моими ласками теплые груди…

Эти картины, наплыв смущения и блаженства за ними следом — а рядом моя сестра! Ее дыхание на моей щеке, горячая рука или нога, прижатая к моей, тусклый блеск холодных, подозрительных глаз.

Но она молчала, не задавала вопросов, а остальные домашние со временем привыкли к моей дружбе с Китти и стали ею гордиться. «Бывали в Кентерберийском варьете? — спрашивал отец посетителей, принимая у них тарелки. — Наша младшая дочь — близкая подруга Китти Батлер, звезды шоу…» К концу августа, когда с наступлением нового устричного сезона мы снова начали работать в ресторане полный день, родные подступились ко мне с уговорами, чтобы я привела Китти домой — познакомиться.


Еще от автора Сара Уотерс
Тонкая работа

Лондонский бедный квартал, вторая половина XIX века. Сью Триндер, сирота, выросшая среди воров и мошенников, не знает, что судьба странными узами соединила ее жизнь с юной наследницей богатого имения, живущего замкнуто и уединенно. И едва порог дома переступает неотразимый Джентльмен, начинаются приключения, захватывающие дух своей непредсказуемостью.


Маленький незнакомец

Впервые на русском — новейший роман прославленного автора «Тонкой работы», «Бархатных коготков» и «Нити, сотканной из тьмы», своего рода постскриптум к «Ночному дозору», также вошедший в шорт-лист Букеровской премии.Эта история с привидениями, в которой слышны отголоски классических книг Диккенса и Эдгара По, Генри Джеймса и Ширли Джексон, Агаты Кристи и Дафны Дюморье, разворачивается в обветшалой усадьбе Хандредс-Холл, претерпевающей не лучшие времена: изысканный парк зарос, половина комнат законсервирована, гостей приходится принимать в цокольном этаже, и вообще быть аристократом невыгодно.


Дорогие гости

Сара Уотерс – современный классик, «автор настолько блестящий, что читатели готовы верить каждому ее слову» (Daily Mail). О данном романе газета Financial Times писала: «Своими предыдущими книгами, три из которых попадали в Букеровский шорт-лист, Сара Уотерс поставила планку качества очень высоко. И даже на таком фоне „Дорогие гости“ – это апофеоз ее таланта». Итак, познакомьтесь с Фрэнсис Рэй и ее матерью. В Лондоне, еще не оправившемся от Великой войны, они остались совершенно одни в большом ветшающем доме: отца и братьев нет в живых, держать прислугу не позволяют средства.


Близость

Сара Уотерс – современный классик, «автор настолько блестящий, что читатели готовы верить каждому ее слову» (Daily Mail) – трижды попадала в шорт-лист Букеровской премии. Замысел «Близости» возник у писательницы благодаря архивным изысканиям для академической статьи о викторианском спиритизме, которую Уотерс готовила параллельно работе над своим дебютным романом «Бархатные коготки». Маргарет Прайер приходит в себя после смерти отца и попытки самоубийства. По настоянию старого отцовского друга она принимается навещать женскую тюрьму Миллбанк, беседовать с заключенными, оказывая им моральную поддержку.


Ночной дозор

Впервые па русском – новейший роман прославленного автора «Тонкой работы» и «Бархатных коготков», также вошедший в шорт-лист Букеровской премии. На этот раз викторианской Англии писательница предпочла Англию военную и послевоенную. Несколько историй беззаветной любви и невольного предательства сложно переплетенными нитями пронизывают всю романную ткань, а прихотливая хронология повествования заставляет, перелистнув последнюю страницу, тут же вернуться к первой.


Нить, сотканная из тьмы

Впервые на русском — самый знаменитый из ранних романов прославленного автора «Тонкой работы», «Бархатных коготков» и «Ночного дозора». Замысел «Нити, сотканной из тьмы» возник благодаря архивным изысканиям для академической статьи о викторианском спиритизме, которую Уотерс писала параллельно с работой над «Бархатными коготками».Маргарет Прайор приходит в себя после смерти отца и попытки самоубийства. По настоянию старого отцовского друга она принимается навещать женскую тюрьму Миллбанк, беседовать с заключенными, оказывая им моральную поддержку.


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.