Бархатная Принцесса - [45]

— Кай, - слышу ее мольбу.

И артерия у меня под большим пальцем – словно красная кнопка. Все рванет, когда я ее отпущу. И вот здесь, чуть ниже уха, островок запаха, который я жадно слизываю языком. От вкуса ее кожи меня «замыкает», потому что он проникается сразу в кровь, в сердце, как паразит, против которого бессильна любая медицина.

— Я соскучилась, - почти плачет моя Принцесса.

— Зачем ты… - хриплю ей в шею, из последних сил пытаясь себя контролировать.

Нельзя, эти вопросы под запретом, ведь я знаю, что она кажет про мужа и супружеский долг, и что в ее возрасте давно пора иметь детей. И каждым словом будет рвать мне душу, чтобы я тут же исцелялся и снова добровольно укладывался на жертвенный алтарь. Это мазохизм, ну и что? Пусть делает мне больно, лишь бы не пустота, в которой я сижу, как в мыльном пузыре, пока она так невыносимо далеко.

Даниэла мотает головой, пытается освободиться, и я немного уступаю, но теперь мы плотно прижаты друг к другу носами. Я хочу ее поцеловать так сильно, что сводит зубы, и мозги просто набекрень, но тогда мы не сможем остановиться.

— Ты похожа на моль, - почему-то улыбаюсь я, впитывая кончиками пальцев бледность ее щек. – Тебе на воздух нужно.

— Кто же меня выпустит, - грустно улыбается она.

Я иду к окну, поворачиваю ручку – и оно легко открывается. Первый этаж – запросто можно вылезти, и окна выходят в маленькую сосновую рощу. У меня появляется мысль, почему нет решеток, но я быстро вспоминаю, что это же не дурка, а вроде как больница для проблемных беременных. И это правда снова противно скребет по нутру. Нужно время, чтобы я свыкся с мыслью, что как бы я ни старался, чтобы ни делал – ее ребенок не рассосется. И хоть подонок во мне желает, чтобы этот еще несформированный комок плоти просто исчез из ее тела, это все равно слишком жестоко. Но по крайней мере, это моя правда и не собираюсь корчить из себя хорошего парня, потому что я не хороший парень.

— Значит, ты сбежишь погулять, - говорю я, закрывая окно и поправляя жалюзи.

— Что? – не понимает Даниэла.

— У тебя же есть теплые вещи? Я привезу куртку, но, по-моему, ты поместишься в ней вся.

— Кай, я не могу… - Даниэла прижимает утку к груди и тянет пальцем за плюшевое крыло.

— Блядь, Принцесса, даже слушать не хочу. Я заеду после десяти, и если ты не вылезешь в это окно, я влезу за тобой сам.

Она не успевает ответить. Я так и не узнаю, был ли на ее губах отказ или согласие, потому что эти слова спугнула Ляля. Она немного нервно ставит на стол бутылочку, но на этикетке снова написано, что это сильногазированная минералка, еще и какая-то явно лечебная, потому что рядом же нарисован большой красный крест.

Ляля вытаскивает меня из палаты, на ходу обещая Даниэле, что мы навестим ее «как-нибудь еще», а я пытаюсь увидеть в серебристых глазах хотя бы намек на согласие, но там есть лишь выедающая душу тоска.

[1] Железная дева - средневековое орудие смертной казни или пыток, представляющее собой сделанный из железа шкаф в форме человеческой фигуры, внутренняя сторона которого усажена длинными острыми гвоздями

Глава двадцать пятая: Даниэла

Я знаю, что соглашусь, даже когда говорю ему, что не могу.

Это что-то вроде желания подержать ладонь над пламенем свечи: знаю, что будет больно, что огненный поцелуй оставит на коже отпечаток, но все равно играю в игру под названием «Обмани саму себя».

До половины десятого лежу в кровати с уткой в обнимку, и это лучший подарок, который мне делали за много лет. Пытаюсь уговорить себя, что это бессмысленно, но все равно жадно втягиваю носом запах, который остался у нее над крылом – там, где Кай держал ее рукой. Может, это просто фантом, призрачный аромат, целиком выдуманный моим подсознанием, но он есть: запах сигарет и дыма, как от сожженных осенних листьев.

А потом я просто встаю и одеваюсь. В простые джинсы, футболку и вязанную теплую кофту из ангоры, которую привезла из очередной поездки. У меня здесь нет даже косметики, поэтому приходится вспомнить бабушкины советы, когда я была еще совсем маленькой. Щипаю себя за щеки и губы, чтобы прилила кровь и появился хоть намек на румянец. Но все равно выгляжу ужасно. Именно, как моль. Только Кай говорил это с такой улыбкой, что я невольно корчу гримасы своему отражению. Наверное, ему нравится моль.

Я слышу шаги под окном, когда электронные часы на телефоне показывают семь минут одиннадцатого. У меня еще есть шанс остановиться, закрыть клетку и не позволить безумию взять контроль над головой. Но между моим «могу» и «хочу» есть огромная преграда и ее зовут – Кай. Я никогда не сбегала на свидания, потому что никто никогда вот так, украдкой, не похищал меня у меня же самой.

Вкрадчивый стук в окно – и я потихоньку слабеющими пальцами поворачиваю ручку, отворяю створку. Сегодня холодная ноябрьская ночь, которая пахнет уходящей осенью, сожалением, и воздух в легких до краев запитан ушедшими до весны грозами. И там, за окном, стоит Кай: в кожаной куртке, в потрепанных, но стильных перчатках без пальцев, с сигаретой во рту и длинной челкой, которую безуспешно пытается заправить за ухо.