Бархат и опилки, или Товарищ ребёнок и буквы - [58]

Мужчины, которые ждали нас, сидя на крыльце, были русские, но я, как могла, крепилась и никуда не пыталась спрятаться. Более того, постаралась, чтобы порадовать тату, сделать весёлое и приветливое лицо и выпрямила спину.

В довершение к тому, что я превозмогла себя, я вспомнила русские слова, которым научила меня тётя Анне на тот случай, если встречусь со сказочно красивой Галиной. И я решила попробовать применить их первым делом к друзьям Юхо:

— Здравствуйте, товаристси!

И я увидела, как тата, наконец, рассмеялся вместе со всеми, и мне сразу полегчало.

Разные люди

Люди разные! Оказалось, что русские друзья Юхо интересовались не столько татой, сколько нашей Сиркой. Действительно, это очень здорово, когда взрослые едут так далеко, чтобы измерить специальной лентой — сантиметром — чёрную спину Сирки, осмотреть её коричневые бархатистые уши и белую морду! Тата сказал, что хотя эстонская гончая фактически выведена уже давно, официально она пока не существует, потому что важные учёные-собаководы до сих пор не занесли эту породу в документы, и теперь Сирке может выпасть честь стать одной их первых эстонских гончих. Какая разница между фактическим и официальным существованием, тата мне объяснить не сумел, да этим я не очень-то и интересовалась.

Емельянова, у которого была военная прическа и громкий суровый голос, я боялась больше, чем Смелькоффа, фамилию которого и Юхо, и тата произносили с длинным «ф» на конце. Это был маленького роста худенький дядя с красивой густой сединой и весёлыми глазами. Юхо сказал, что на самом деле Смелькофф из аристократов, потомок графов, но об это нельзя особо распространяться. А тата велел мне не рассказывать о том, что кривоногий Плыкс сын Сирки, потому что гончим не разрешено родниться с таксами. Но и без татиного предупреждения у меня не было шансов выболтать этот секрет русским дядечкам, потому что два русских слова «Здравствуйте, товаристси» не давали возможности рассказывать о наших собаках, но на всякий случай я держалась от мужчин подальше, даже тогда, когда они уселись с бутылкой за стол на кухне, чтобы отметить размеры Сирки. Похоже, несмотря на это, Смелькоффу я понравилась. Прежде чем уйти и сесть в машину, он вошёл в комнату, где я читала сказку про соловья, и положил мне на ладошку конфету, на обёртке которой летали ласточки с лиловыми крыльями. И странное дело — ведь тётя Анне учила меня, как по-русски «спасибо», и я ясно помнила, что это гораздо короче и легче, чем «Здравствуйте, товаристси», но это слово вдруг вылетело у меня из головы. Я почувствовала, как лицо мое вспыхнуло и покраснело, и раскрыть рот не смогла. Низенький дядя сказал несколько раз что-то одно и то же — сначала быстро, а потом медленно и ясно произнося слова, а после этого стал говорить, картавя.

Тата смотрел на нас, улыбаясь, и затем произнёс слова, которые становились уже часто повторяемыми: «Что должен сказать ребёнок?», и когда на это я автоматически сказала на чистом родном языке «айтэ», Смелькофф рассмеялся, погладил меня по голове и от двери помахал рукой.

— Пусть он хотя и графского рода и много путешествовал, — усмехнулся тата, — но всё-таки удивительно, что представители больших народов никак не могут уразуметь, что не везде в мире понимают их язык! В конце он говорил с тобой по-французски, ну что ты скажешь!

Вдруг распахнулась дверь холодной комнаты, и в кухню вошла учительница математики Малле. Она явно всё время была дома, но не хотела присоединяться к компании. Я смотрела на эту полную с короткой завивкой женщину и думала, что очень молодой она быть не может, но поговорить со старшими девочками ей есть о чем, потому что у неё была бородавка, прямо рядом с ноздрей. Что касается веснушек, то издалека я не могла разглядеть, однако заметила у неё на щеках пару родинок.

Тётя взяла мою ладошку в свою руку и сказала:

— Тэре! Познакомимся. Ты, наверное, маленькая Леэло?

Ну что на это скажешь! Имя было правильное, и раз маленькая, так маленькая, что мне оставалось, кроме как вежливо кивнуть и произнести: «Угу». Я бы с удовольствием сказала, что на самом-то деле я товарищ ребёнок, но чего хвастаться чужому человеку.

— А я мать Малле, — объявила женщина, улыбаясь. — Малле вернётся из города вечерним автобусом. Моя дочка будет жить тут, и мне придётся время от времени приезжать сюда. Контролировать, не обижаете ли вы её… Скажи, а вы ведь не станете дразнить Малле? — обратилась мать Малле ко мне, но краем глаза поглядывала на тату.

— Угу, — я помотала головой. По-моему, я никого не дразнила, и именно тата был тем, кто всегда заступался в школе за Велло, над которым другие мальчики иногда насмехались из-за того, что он однажды надел сапоги не на ту ногу. Тата не разрешал обзывать немецком щенком Харри, отцом которого был по слухам пленный немец и бабушка которого постоянно заявляла другим женщинам в деревне, что Сталин действительно бессмертен. Честно говоря, и я тоже, обижаясь на Харри, обзывала его немецким щенком. Он был таким ребёнком, что, если ему в руку попадало хоть три песчинки, он должен был сыпануть их кому-нибудь в лицо. Когда играли в дочки-матери, песок часто требовался вместо сахара или муки, но, играя в семью, можно было держать Харри от песка подальше, зато когда шли всей компанией на площадку для прыжков строить песчаные замки, это быстро кончалось диким криком и неприятностями. Харри поворачивался к остальным спиной, расставлял ноги и начинал двумя руками, гребя песок, швырять его между ног в других. Наверное, немецкие собаки так делали, а иначе почему Харри обзывали немецким щенком? Обычно в таком случае кто-нибудь из мальчиков постарше брал Харри за шиворот, давал ему ногой пинок под зад и велел немецкому щенку бежать домой ябедничать. Похоже, приказ парней был для Харри законом: немного погодя в стоящем по другую сторону дороги доме хлопала дверь и показывалась старуха в чёрном пальто и в платке, торопливо спускавшаяся следом за Харри с высокого крыльца. Хотя мы и знали, что Харрина бабушка передвигается довольно шустро, успевали украсить башню песчаного замка одуванчиками или колокольчиком, прежде чем пуститься наутёк, а нам вслед долго летели проклятия: «Вот я вас поймаю, негодяи и мерзавцы! Я вам покажу, как младших обижать. Всех в колонию отправлю!»