Барьер - [48]

И вот, неотвратимо следуя за днем предыдущим, настал и день, назначенный для роковой встречи. Нелегко поведать о том, как провели эту ночь Артур, Гиневра и Галахад, почивали они или предавались раздумьям. Знаю только, как скоротал ночь Ланселот. Король и королева, надо полагать, еще долго беседовали, ведь они оба заметили, как нетверд был ответ Галахада на их вопрос: победишь ли? Вероятно, Артур успокаивал Гиневру, вспоминая неисчислимые победоносные бои Галахада и описывая его великую любовь к Ланселоту. Надо полагать также, что и Галахад много размышлял в эту ночь, да оно и не диво. Ибо предстояло ему соизмерить две огромные данности и — решить. Решить, вправе ли он стать Ланселоту преградой — оттого только, что любит его, — к осуществлению могучей его страсти, мечты, фанатической целеустремленности, что ли (уж и не знаю, как это назвать), и, с другой стороны, вправе ли он одержать победу и тем удержать для себя юношу, еще не созревшего — тут Галахад был согласен с Артуром — для того, чтобы помериться силой с Драконом; ведь Галахад любил Ланселота, и Артур тоже, и Гиневра — Галахад знал и это, хотя сам Ланселот еще не подозревал о ее любви к нему. Так биться ли ему, Галахаду, в полную силу или только вполсилы? Позволить ли победить Ланселоту или, лишив его победы, тем спасти, одарить его и жизнью? Галахад знал, чего стоит жизнь такого воителя, каким был Ланселот, если он получит ее из милости, если его против воли удержат дома, поймают на слове, обволокут пути его душу. Ничего не стоит такая жизнь! Смерть в тысячу раз I желанней!

Ланселот провел очень скверную ночь, провел ее в неустанном душевном борении. До сей поры между ним и Драконом стоял его возраст — детство, потом отрочество, стояли великие рыцари и, более всех, сам Артур, настолько не подозревавший, с каким огнем играет, что не остерегся, поведал Ланселоту историю своего бегства, рассказал о храбрости Годреваура, о том, кто такой Мерлин, и что жив он, не побоялся даже, все рассказав, подзадорить — вот вырастешь, мол, и тоже попытаешься разыскать Дракона. Не ведал Артур, что Ланселот — бог знает с каких пор — упрямо, молча и потому неодолимо мечтает о Мерлине и ждет, требует от жизни той минуты, когда он выйдет наконец сразиться с Драконом. И вот пролетели годы, победил он великих рыцарей, тем отодвинув дороги заодно и Артура, и что же? Между ним и Драконом встал Галахад! Тот, которого он любил не меньше, чем Артура, а уважал много больше. Как же бороться против него, бороться до конца? И что будет, если станет он биться вполсилы и Галахад его победит? Пять лет, господи боже, пять лет даже думать не сметь о том, чтобы отправиться в заветный путь! А если в их битве жребий повернется так, что он случайно убьет Галахада?!

«Почему он выбрал палаш, почему именно палаш? Ведь знает, не может не знать — сам меня обучал! — что владею мечом этим не хуже, чем он, а может, немного и лучше. Почему же проклятый палаш? Хочет убить меня? Да какая же у него может быть на то причина? Или же… — покрывшись гусиной кожей, вскинулся он на ложе своем, застеленном медвежьей шкурой, — …или он умереть хочет? От моей руки умереть? А вдруг он… и он тоже всего лишь презренный аристократ, кому эти трусливые бараны дороже, чем я? — Он вновь откинулся на постель, сокрыл в ладонях лицо. — Боже, помоги мне!»

Галахад стоял в ложе Круглого стола, Ланселот ступенькою ниже, и такая напряженная тишина стыла вокруг поля боя, что едва выносим показался для слуха мощный звук фанфар, оповещавших о выезде глашатая. И в точности так, как и во все эти дни, сопя потрусила на поле разжиревшая лошадь герольда, герольд отвесил королю низкий поклон и возвестил:

— Сэр Галахад, в чьих жилах течет благородная кровь, хоть и прибывши ко двору с опозданием, но о вызове господина Ланселота узнав и себя, естественно, как и другие, рыцарем Круглого стола почитая, не мыслит уклониться от поединка, а посему поднимает перчатку господина Ланселота и кладет на ее место свою. Так поручил мне возгласить сэр Галахад, первый рыцарь Британии.

Как только выкатился он с арены на пузатой своей кобыле, Ланселот вскинул руку, хотя и не было в том необходимости: все и так, замерев, смотрели на него.

— Бог, король Артур и вы, рыцари, дворяне и люди свободного звания, выслушайте слова мои и будьте им свидетелями! Я люблю сэра Галахада больше, чем если бы он был мне единственным братом, я научился у него только хорошему и почитаю его величайшим рыцарем бриттов. Поскольку в то время, как бросил я свой вызов, его среди нас не было, то и вызов мой к нему не относится, да и я о нем так никогда и не думал. Поэтому прошу сэра Галахада отказаться от намерения его, и да не состоится сей поединок, который — как подсказывает мне мой слабый разум — может принести только зло, обоим нам в равной мере.

Тут подошел к перилам Галахад, и Ланселот впился в него глазами, страстно надеясь, что согласится он и не придется с ним биться! И вот заговорил Галахад, быстро, раздраженно, кратко:

— Да услышат мои слова бог, король и вы все. Господин Ланселот лично меня никогда ничем не обидел, и я люблю его, но… — Галахад словно осекся, а сзади с готовностью зашептали: «…но он оскорбил всех рыцарей Круглого стола…» — Но я думаю, не беда, ежели мы с ним сразимся, — закончил он фразу по-своему, тверже и спокойнее, чем начал. — Если победа будет за мной, господин Ланселот останется среди нас, на радость всем, кто его любит, а я-то из их числа. Если победит он, — голос Галахада звучал с каждым словом тише, — если победит он, что ж, выходит, он с бою вырвал себе горькую, а может, и гибельную судьбу. И кто же имеет право лишать человека судьбы, им самим избранной?! Нет такого права даже у господа бога! А потому, — вздохнул он глубоко и возвысил голос опять, — вот моя перчатка. Оружием боя избираю палаш. Встретимся там, внизу!