Барабаны осени. На пороге неизведанного - [186]

Грудь внезапно стеснило от воспоминания, что Петронелла и девочка мертвы, горьковатый привкус листьев одуванчика встал поперек горла.

– Вот. – Грей поставил передо мной кружку эля.

Прохладный напиток помог усмирить разлившуюся внутри горечь. Я отставила кружку и немного посидела с закрытыми глазами. Из окна тянуло сквозняком, но солнце согревало мне руки, лежавшие на крышке стола. Я все еще могла радоваться жизни, и радость ощущалась тем сильней, чем глубже я сознавала, сколь многим она уже недоступна.

– Спасибо, – сказала я, открывая глаза.

Грей смотрел на меня с выражением глубокого сочувствия.

– Здесь часто умирают люди, особенно юные, – попыталась я объяснить. – И совсем по-другому, не так, как мне доводилось видеть раньше. Мне редко удается им помочь.

Я ощутила на щеке теплую влагу – по моей щеке вдруг скатилась слеза. Лорд Джон полез в рукав, достал и протянул носовой платок. Он был не слишком чистый, но я не возражала.

– Я все время удивлялся, что он в вас нашел, – произнес лорд Джон. – Джейми.

– В самом деле? Довольно лестно. – Я чихнула и высморкалась.

– Когда он впервые рассказал о вас, мы оба думали, что вы мертвы, – продолжил лорд Джон. – И хотя вы, безусловно, привлекательная женщина, он ни разу не упомянул о внешности.

К моему удивлению, Грей взял меня за руку и легонько пожал.

– Вы такая же храбрая.

Я горько усмехнулась:

– Если б вы только знали…

Он не ответил, только улыбнулся и стал водить пальцем по моей ладони. Его прикосновения были нежными и утешали.

– Его никогда не останавливал страх разбить кулаки в драке. Думаю, вас тоже.

– Я не могу. – Я шмыгнула носом, слезы перестали струиться по щекам. – Я врач.

– Конечно.

Лорд Джон немного помолчал, затем добавил:

– Я не сказал вам «спасибо» за то, что жив.

– Я бессильна перед лицом такой болезни… Я могу лишь просто быть рядом.

– Даже этого вполне достаточно, – коротко заметил он и выпустил мою руку. – Хотите еще эля?

И я вдруг поняла, что́ Джейми нашел в Джоне Грее.

День прошел тихо. Иэн метался и стонал во сне, а к вечеру весь покрылся сыпью; надо уговорить его выпить немного теплого молока… Эта мысль напомнила мне, что пришло время подоить козу. Я поднялась, сказала лорду Джону, что выйду, и отложила штопку в сторону.

Я открыла дверь и во дворе нос к носу столкнулась с Герхардом Мюллером.

Его глубоко посаженные карие глаза покраснели. Они всегда блестели, словно от жара, но теперь они казались еще ярче на обветренном лице. Он заметил меня и кивнул. Потом кивнул еще раз.

– Герр Мюллер, – позвала я. Мне показалось, что голос у меня звучал спокойно. Хоть бы ему тоже так показалось. – Wie geht es euch?[44]

Старик стоял передо мной покачиваясь, словно его вот-вот собьет с ног от вечернего ветерка. Сильно похудевший, буквально кожа да кости. Не знаю, как он добрался сюда; нигде не было видно ни мула, ни лошади.

Мюллер шагнул мне навстречу, и я инстинктивно отступила назад.

– Фрау Клара, – сказал он. В его голосе прозвучала мольба.

Я хотела позвать лорда Джона, но засомневалась. Он не стал бы звать меня по имени, если бы намеревался причинить вред.

– Они умерли. Mein Mädchen. Mein Kind[45].

Слезы заструились по морщинистому обветренному лицу. В его взгляде плескалось такое отчаяние, что я подошла к нему и взяла за большую, огрубевшую от работы руку.

– Я знаю. Мне очень жаль.

Он снова кивнул. Я подвела его за руку к скамье у двери, и старик рухнул на нее как подкошенный.

Дверь открылась, вышел лорд Джон. У него в руке был пистолет. Я покачала головой, и он спрятал его в рукав. Старик не отпускал мою руку, более того, потянул за нее, чтобы я села рядом с ним.

– Gnädige Frau,[46] – начал Мюллер и вдруг повернулся и обнял меня, крепко прижав к старому грязному пальто. Он весь затрясся от беззвучных рыданий, и, хотя я знала, что он натворил, я все же обвила его руками в ответ.

Запах от него шел ужасный – кисловатый дух старого тела и горя, смешанный с пивным перегаром, по́том и грязью, а где-то под всем этим амбре мой нос различил запах крови, от которого мне сделалось дурно. Я содрогнулась от смеси противоречивых чувств – жалости, страха и отвращения, но все же не отстранилась.

Наконец он сам выпустил меня из объятий и только тут заметил лорда Джона, который переминался рядом с ноги на ногу, так и не решив, стоит ли ему вмешаться.

– Mein Gott, – в ужасе воскликнул Герхард, – er hat Masern![47]

Солнце быстро тонуло за горизонтом, заливая двор кроваво-красным светом. Его лучи осветили лицо Грея, с которого еще не сошли остатки сыпи.

Мюллер повернулся ко мне, охваченный паникой, и сжал мое лицо в своих огромных грубых ладонях. Он провел по щекам большими пальцами и вздохнул с облегчением, разглядев, что кожа моя чиста.

– Gott sei dank![48] – Старик выпустил из ладоней мое лицо и полез в карман пальто, что-то сбивчиво бормоча по-немецки.

– Он говорит, боялся, что опоздает, и теперь счастлив, что все же успел, – пояснил лорд Джон, подозрительно наблюдая за старым фермером. – Говорит, что принес кое-что, талисман или что-то такое. Он прогонит опасность и сохранит от болезни.

Мюллер извлек из недр пальто какой-то предмет, завернутый в кусочек материи, и вложил его мне в ладонь, продолжая что-то лопотать.