Я постарался выдержать хладнокровный тон, чтобы не опускаться до клише вроде «эпоха бандитского беспредела». В 1995 г. я начинал судебным репортером, много ездил по всей стране, в моем архиве полно историй всевозможных банд, бригадиров, маньяков, каннибалов и вампиров, которыми я мог бы до отвала нашпиговать эту книгу, не прилагая особых усилий. Но представлять Россию Арканаром несправедливо. Братва «лихих» 1990–х была не страшнее американских гангстеров «ревущих» 1920–х, а постсоветские серийные убийцы — нисколько не ужаснее советских. Чечня — это меньшее из зол, если сравнивать ее с гражданской войной в Колумбии, где правительство не контролировало треть территории страны, а истребляющих друг друга сторон было больше, чем две. А мы были ой как близки к этому варианту. И я бы не стал называть борьбу за власть и собственность в 1990–е «беспределом» — деловой мир, наоборот, стремился создать хоть какие — то правила игры. По мне, так страна пережила «баньку по — белому», избежав варианта «по — черному», который всегда возможен для трансформируемой экономики.
И это важнейший вывод, когда мы говорим о путях развития. Слишком часто приходится слышать аргумент несменяемой власти против любых перемен: вы что, мол, хотите вернуться в 1990–е? И хотя нельзя дважды войти в одну реку (сегодня условия для реформ намного лучше, чем имелись при Горбачеве), важно понимать, что в нашей истории страшны не 1990–е, а 1930–е. А изучение постсоветской эпохи — это своего рода психотерапия. К психотерапевтам ведь обращаются тысячи страдальцев, боящихся ездить в метро, ходить по мостам или летать самолетом. И задача специалиста — превратить невротический стимул в нейтральный, смыв с несчастного метро репутацию злого капкана.
Повторюсь: вернуться в 1990–е и невозможно, и ненужно. Но важно помнить, что западные институты неплохо приживались в измученной марксизмом — ленинизмом стране. Россияне оказались вполне инициативными и отлично обходились без повсеместного вмешательства государства в свои дела. Никто не мучился вопросом — «Если не Ельцин, то кто?» Как река никогда не кончается, так и страна бесперебойно поставляла медийных персон, идеи которых были интересны населению без всякого «президентского фильтра». Доступ на телеэкраны не был перекрыт проскрипциями из Кремля. Как бы ни любил россиянин пожаловаться на трудную жизнь и бездушную власть, с 1992 г. до конца века большинство из нас чувствовали, что страна оттолкнулась от дна и новая жизнь, в которой столько плюсов перед старой, постепенно налаживается. Конечно, дефолт заставил в этом усомниться, но уже в 1999 г. экономика перешла к росту, который имел все шансы стать долгосрочным.
В 1990–е я не встречал ни одного человека, которому нравились бы ларьки с паленой водкой, челноки с баулами и бабушки, продающие у метро лично ими связанные носки. Но умные уже понимали, что все это впоследствии будет способствовать процветанию общества, что в Нью — Йорке не сразу построили Эмпайр — стейт — билдинг. Что головорезы в кожанках сами чувствуют свою судьбу, повторяя обреченное — «Где я, а где завтра?». Возврат в советское стойло, к стабильным ценам на хлеб и проезд в трамвае, — вот что по — настоящему страшно.
Опасность «красного реванша» висела над страной дамокловым мечом до конца шебутного десятилетия и вроде бы отпустила нас в «золотые» 2000–е. Как и почему мы оказались в 2020 г. с переписанной Конституцией, суверенным Интернетом, холодной войной и госсектором размером в три четверти экономики — тема отдельного исследования. Главное, чтобы «эффект Манделы», с рассказа о котором начинается эта книга, не позволил убедить нас, что так и должно быть.
