Банк. Том 1 - [88]
— Ну, всему тому, что по программе. Рюриковичи, Киевская Русь, нашествие Батыя, Основание Москвы… да много чего позже. Могу и продолжить, но надо ли?
— Мда, пожалуй, тут виновато отсутствие любопытства и неверная расстановка акцентов, что в коммунистических, что в нынешних учебниках… Пожалуй, я был не сильно прав, в обоих случаях из-за идеологических установок такого в учебниках не напишут… Задам-ка я тебе наводящий вопрос: А считали в учебниках то, сколько Россия в каждом веке воевала?
— Такого, пожалуй, не было… Но воевала Россия в каждом веке немало, это факт, один Петр Первый почти все начало века с Швецией провоевал, а ведь попозже там еще войны были.
— А я посчитал за последние полтыщи лет. И даже записать в свою спецтетрадь для таких записей на долгую память не поленился. Так вот, слушай…:16-й век — 43 года, 17-й век — 48 лет, 18-й век — 56 лет, 19-й век — 69 лет, за 20-й век с атомной бомбой и прочим ОМП — и то 25 лет горячей войны было. А ты еще посчитай холодную войну, которую с нами вели, как после гражданской войны, с целью удушения страны, так и после Отечественной, из-за появления едреной бомбы. Там все 75, если вообще не 80 с чем-то лет получится!
— Мда…
— Теперь понимаешь, что совершенно гражданской промышленности при таких военных нагрузках традиционно нет и быть не может?
— Гм… Оно-то понятно, что встарь развитой промышленности и быть-то не было, а сейчас чего?
— Когда там у нас была последняя индустриализация?
— При Сталине, в 30-х годах.
— Сталин тогда сказал примерно следующее, говорю по памяти… Мы отстали от передовых стран на 100 лет. Мы должны нагнать их в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас растопчут. Для чего ж все эти заводы по-твоему, строились?
— Получается, что для войны…
— Для нее все, для нее… Гражданская продукция всегда была только побочным делом Да и насчет твоего замечания, что встарь промышленности не было… Я ведь над этим поразмышлял, тут вопрос из чистой психологии. А она, я думаю, за века не сильно поменялась. Представь — имеешь ты возможность выпускать и военную и гражданскую продукцию. Даже не заводом, хоть артелью какой-то, пусть даже и в 16-ом веке, не суть важно. Возьмем военное производство: У военных все должно быть просто, сурово и рационально. Да и там ответственность выше — почитал бы ты указ упомянутого тобой Петра Первого про наказания за выявленные тогдашней военной приемкой замечания. Там и вырывание ноздрей, и кнутом, и на Урал для исправления — всем виноватым от души попало. В войну для армии ты все выпускаешь четко, ответственно, напряженно и с полной отдачей сил — важность момента понимается всеми, даже самыми распоследними раздолбаями. А вот прикинь теперь, что происходит, когда война заканчивается? Возьмем те же упомянутые автомобили… народ ведь просит не только езды, но разных удобств и прочих там непонятно зачем нужных «свистулек» с выкрутасами. Все эти выкрутасы усложняют конструкцию, а конструктора с полной отдачей работали все время именно на войну. При этом военной приемки нет, а у всех работников есть расслабленность и подсознательное несогласие с тем, на хрена все эти лишние «свистелки» нужны. Умом-то они может и понимают их нужность, но вот подсознание наверняка орет всякое, да во весь голос. Чего там будет с качеством у расслабившихся после войны, да без военной приемки?
— Мда… Оно-то понятно, но неужто нельзя разработать что-то чисто гражданское?
— Даже если завод начнет, как гражданский, его все равно мобилизуют в войну, хоть на холодную, хоть на горячую и дело закончится тем же самым. Есть, конечно, чисто гражданская продукция, но ее не так и много… Гжель наша, та же самая, например или что-то в этом же духе. А что касается прочего… Вся легкая промышленность в случае войны — на шитье формы, тяжелая — на танки, самолеты и снаряды. Пищевая — выпуск тушенки с сухпаями, дальше продолжать?
— Хм… Ясно, что танки с истребителями в что-то гражданское не переделаешь… А с автомобилями все же как?
— Если они делались для войны — их тоже не переделаешь. Во-первых, требования к ремонтопригодности и надежности — очень специфические. Не говоря уже об удобствах. В войну, как я слышал, на ЗИС вообще деревянные кабины ставили, лишь бы ехало. А у танков в Курскую битву процент потерь был вообще больше ста — и это не гримасы статистики. Их оттаскивали с поля боя и за ночь успевали ввести в строй именно благодаря блестящей ремонтопригодности. От таких военных требований получается максимальная простота конструкции. Это, кстати, одно из наибольших достоинств русской проектной школы, знаешь, что в законе Мерфи написано про усложнение и упрощение?
— А то! «Усложнять — просто, а упрощать — сложно».
— Теперь прикинь, легко ли решить обратную задачу на простую конструкцию, не предназначенную изначально ни для каких удобств и выкрутасов, их внедрить?
— Ну тут Вы правы, но… ВАЗ-то мы купили у итальянцев! С готовым проектом совершенно гражданской машины и спроектированной не нами.
— Верно говоришь. И вот тут я подвожу тебя к сделанному мной выводу, а уж печальный он, или нет — судить тебе. По-моему, его нужно принимать именно таким, каким он есть. И не надейся на то, что такое тебе по телевизору скажут или в учебнике там напишут, но знать и понимать истину нужно. А вывод это такой: Стараниями всех незадачливых завоевателей на территории России русский человек может качественно разрабатывать и налаживать выпуск только военной а также сверхответственной, или уникальной совершенно инновационной продукции. С остальной — как получится. Можно с этим спорить, не соглашаться, возражать, но, по-моему, это факт. У нас очень хорошо получаются атомные бомбы и реакторы, танки, самолеты, ракеты, вертолеты, металлообработка авиадвигателей… И дело тут не в русской косорукости, как это русофобы представляют — за рубежом гражданская продукция выпускается нашими людьми, если не лучше, то уж точно не хуже остальных. И не в русской лени дело, это ленью вообще назвать грешно… Земля эта, Коля, просто настолько полита кровью, что на ней русский человек, пытаясь делать разные там не шибко нужные «свистульки», на уровне генетической памяти понимает, что занимается черт знает чем, и, рефлекторно, сам не сознавая, против этого протестует. С понятными последствиями для качества.
Это и роман о специфической области банковского дела, и роман о любви, и роман о России и русских, и роман о разведке и старых разведчиках, роман о преступлениях, и роман, в котором герои вовсю рассматривают и обсуждают устройство мира, его прошлое, настоящее и будущее… И, конечно, это роман о профессионалах, на которых тихо, незаметно и ежедневно держится этот самый мир…
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».