Банк - [48]

— Как это — ты столько не унаследовал? — схватился за голову Пессимист.

Клайд с гримасой боли массировал висок.

— Не ори, приятель. И так голова раскалывается.

— Да в задницу твое сраное похмелье! — зарычал Пессимист. — Куда делись деньги твоего папаши?

— Не знаю, — вздрогнул Клайд. — Большую часть он оставил албанским беженцам. Хотел, чтобы я сам пробивался в жизни.

Я ковырял цыплят генерала Цо, но есть не хотелось. Ситуация казалась абсурдной до опупения — вроде бы смешно, но в то же время дело более чем серьезное. Господи, задолжать двести тысяч зеленых!!!

Клайд опустил голову на стол.

— Иисусе, что же мне делать?

Пессимист тоже выглядел подавленным.

— Сколько же он тебе оставил?

— Ровно сотню тысяч.

— А что, если договориться с Банком о займе?

— Пробовал утром. Банк согласен предоставить мне только тридцать тысяч.

Пессимист в ужасе вскинул брови:

— Значит, сядешь в долговую яму всего за семьдесят косых.

Клайд закрыл глаза и начал всхлипывать.

— Заткнись, — гаркнул Пессимист.

Клайд послушно перестал нюнить.

— Ладно. Пятнадцать тысяч после уплаты налогов у тебя есть из бонуса. Остается пятьдесят пять. Значит, сделаем так. Я займу тебе двадцать пять тысяч; вернешь, когда продашь картину или отслюнишь из следующего бонуса, смотря что раньше случится. Остается тридцать тысяч.

Он повернулся к нам с Юным Почтальоном. Почтальонская челюсть отвисла, но он тут же закрыл рот. Я понял, что он ничего не скажет. Пришлось брать инициативу в свои руки.

— Нет.

— Что значит «нет»? — вспылил Пессимист.

— То и значит. Я не стану одалживать Клайду деньги.

— Почему?

Клайд так и сидел, не поднимая головы. Меня бы не удивило, если он заснул. Я выбрался из-за стола, поманил Пессимиста и Почтальона к выходу и уже на улице сказал:

— Я ему не доверяю. Если так пойдет и дальше, его уволят. А если он не получит следующего бонуса, мы пролетим по полной.

— Разве ты не видишь, как он подтянулся?

Значит, этот засранец все-таки поговорил с Клайдом, утаив это от нас!

— Не заметил, — отрезал я, скрестив руки на груди.

— А ты, Почтальоша? — обратился к нему Пессимист.

Тот пожал плечами. Пессимист вновь повернулся ко мне.

— Это вопрос веры, парень. В душе ты знаешь, что Клайд выправился и встал на правильный путь. Вот посмотри мне в глаза и откажись это признать! Он рассчитается с нами в течение года максимум!

Я в этом сильно сомневался.

— Ну же, Мямлик, решайся!

Пессимист пепелил меня взглядом, полным непреклонной уверенности, и не успел я прикусить язык, как поддался давлению.

— Хорошо. Пусть будет так.

Пессимист перевел взгляд на Юного Почтальона и, не дожидаясь его реакции, заявил:

— Молодцы! Я вами горжусь.

Глава 9

План на наступивший год я составил во время буйной пьянки в Монреале, городе кутил, славящемся самой разнузданной невоздержанностью. После трех дней отличного времяпровождения с девчонками с курсов французского языка, слизывания шампанского с упругих животов стриптизерш и водопада светлого пива «Fin du Monde»[37] мои усилия увенчались успехом — лужа полупереваренного мяса с жареной картошкой растеклась чуть не на половину вестибюля отеля. Классно отдохнул, уверяю вас.

Перечень благих намерений, подлежащий осуществлению в новом году, получился такой:

1. Ограничить употребление кофе до четырех чашек в день — две утром и две вечером. Пятая чашка допускается в экстренных случаях, когда дело начинает пахнуть керосином.

2. Научиться наконец пользоваться тупым навороченным факсом.

3. По крайней мере раз в неделю находить время для общения с нормальными людьми, существующими вне стен Банка, как то: с матерью, отцом, братом, друзьями, знакомыми. Сюда не входят доставщик пиццы, водитель такси и кореец, который выдавливает слишком много майонеза на мой сабвей-сандвич.

4. Кстати, о сабвеях: пора завязывать с нелепым пристрастием к «Эм-энд-эмс».

И наконец:

5. Настроиться на стойкий позитивный лад. Хватит себя жалеть и депрессировать. Каких-то паршивых семнадцать месяцев, и я отсюда выберусь. Семнадцать месяцев… Когда они закончатся, я о них и не вспомню. Маловажный этап генерального жизненного плана. Короче, сухой остаток: постараться не стать вторым озлобленным Пессимистом.

Все началось в первый день после моего возвращения. Повесив пальто, с раскалывающейся от добровольного кофеинового голодания головой, я собрался с силами и весело пожелал Пессимисту и Стару доброго утра. Приветствие прозвучало неестественно: обычно мы не утруждали себя обменом любезностями. Пессимист инстинктивно развернулся вместе со стулом.

— Мямлик, что стряслось?

Первая проверка на прочность: неизбежная конфронтация с этим ходячим источником негатива. Я растянул мышцы лица в сияющей ненатуральной улыбке.

— Господи, — сморщился Пессимист и отвернулся. — Чувак, не выводи меня из себя.

Изо всех сил сохраняя улыбку, я уселся на скрипящий стул и включил компьютер. Инбокс ломился от двадцати новых сообщений от Сикофанта с вопросом, где меня, мудака, носит — перед отъездом я раз десять напомнил ему, что беру отгул на понедельник, — и с требованием выполнить четыре сравнительных анализа к концу праздников. Скомканная бумажка ударилась мне в висок.