Бангкокская татуировка - [23]

Вот она — скорость современной переписки. Мне кажется, я бы предпочел, чтобы письма, как в прошлом, плыли от континента до континента века, и тот, кому они адресованы, за это время мог свободно умереть от холеры или сердечного приступа и не узнать, какое место занимает в сердце корреспондента на другом конце света. Но наступил двадцать первый век. И раз уж оказался в Вавилоне, изволь вести себя как все вавилоняне. Пара ударов по клавишам — и на экране появилась обычная реклама «Клуба пожилых мужчин». Я добавил к стандартному тексту еще одну строку: «Привет от Нонг Джитпличип и твоего любящего сына Сончая» — и отправил супермену, другими словами, моему биологическому отцу. Вполне резонно предположил, что не найдется другого мужчины среднего возраста со скелетами в шкафу, который пожелал бы получить спозаранку подобное послание. Поэтому не рассчитывал на ответ.

Позвонил матери и рассказал об электронном письме Кимберли Джонс, но до поры до времени утаил новости о послании, только что отосланном Майку Смиту.

Долгая пауза. Затем шепот:

— Она в самом деле добыла эти сведения в ФБР?

— Да.

— С тех пор прошло тридцать три года, Сончай. Не знаю, сумею ли я с этим справиться. — Приглушенный звук, который мог оказаться чем угодно, — неужели непроизвольные рыдания? Но она тут же повесила трубку, что было совершенно на нее не похоже.

Я снова остался с ним наедине — героем и человеком, больным наркоманией, преуспевающим адвокатом, мужем-неудачником и сбежавшим (по крайней мере в моем случае) от детей отцом.

Мобильник снова зазвонил.

— Будь любезен, сообщи, что ты намерен предпринять?

Признался, что послал Смиту киберверсию ее традиционного «Привет, морячок!» и назвал нашу фамилию. Мать вздохнула:

— Ты что, потерял свою магическую черепаху? Мог бы посоветоваться со мной. Неужели, Сончай, у тебя вовсе не осталось ко мне уважения?

— Он мой отец.

Нонг опять бросила трубку. Я пожал плечами и набрал номер авиакомпании «Бангкок эрлайнз». Мне ответили, что в Хатъяй летают ежедневно девять рейсов, а в Сонгай-Колок — всего два раза в неделю. Я заказал билет на ближайший рейс в Хатъяй.

ГЛАВА 12

К вашему сведению: приблизительный перевод названия нашей столицы звучит так: «Великий город ангелов, хранилище божественных камней, огромная земля, которую нельзя завоевать, величественный и выдающийся мир, полная достоинства, богатая девятью драгоценностями восхитительная столица, королевская обитель и монарший дворец, прибежище богов и место обитания претерпевщих реинкарнацию духов».

Фонетически это можно представить таким образом: «Крунгтеп маханакон бовон раттанакосин махинтара айютайа махадилок попноппарат ратчатани буриром-удомрат-чанивет махасатан-амонпиман-аватансатисаккататиявинукампрасит».

Никакого Бангкока в этом названии нет.

ЧАСТЬ II ЮГ

ГЛАВА 13

Во время полета на юг я сидел рядом с двумя секс-туристами, которые до упаду хохотали над старой, как мир, историей.

— Так вот, заплатил я за нее пеню в баре и привел к себе в номер на всю ночь. Наутро просыпаюсь, иду в ванную, а там она — сидит орлом на толчке и по всей крышке следы ступней.

Этот рассказ всегда меня раздражал. По-моему, он прекрасно иллюстрирует, какая между нами культурная пропасть. Но не в том, что девушки привыкли сидеть в туалете на корточках, а в том, что человек с Запада придает этому такое большое значение и считает шокирующим. Мне кажется, туалет находится в самом центре мыслей европейца, там, где у нас Будда. Я не удержался и вмешался в разговор.

— Последние исследования доказали, что те, кто сидит на корточках, редко страдают раком толстой кишки, — сказал я парню в соседнем кресле (платок на голове, в носу пуссета, шорты длиною три четверти и майка).

Он недоуменно на меня покосился:

— В самом деле?

— Да. Скоро вы все будете восседать на корточках. Потребуется некоторое время, чтобы научиться. Будет организовано корточное страхование, людям придется посещать классы и покупать бестселлеры с картинками приемов и поз, в зарубежные страны отправится армия миссионеров.

— М-м-м…

Всемирное обучение — разве не замечательная идея? Я отвернулся к окну и стал смотреть на белые невесомые хлопья облаков. Но продолжал злиться, пока не вспомнил мсье Трюфо, несколько месяцев содержавшего в Париже мою мать, когда я был маленьким. Даже в его фешенебельной квартире в Пятом районе был педальный туалет. Мать его уважала и в силу этого — всех остальных французов. И я, и Нонг всю жизнь предпочитали позу на корточках и, если хочешь знать, фаранг, никогда не мучились кишечными расстройствами.

В Хатъяй я взял такси и поехал на вокзал.

Поезд. Должно быть, мы приобрели наш железнодорожный парк у британцев в рассвет империи. Какой-то англичанин из центральных графств в эпоху короля Эдуарда решил, что если оставить скамейки необитыми, то на каждое сиденье можно впихнуть на одного аборигена больше. Через полчаса езды рейки впечатались в мою задницу, и она один к одному стала напоминать калитку.

Пейзаж. Черные маленькие птички, напоминающие очертаниями скрипку, пели на телефонных проводах, по полю бродили серебристо-серые буйволы, голые ребятишки играли в ручье, трава казалась зеленой, будто сукно на карточном столе, на заливных полях пробивались нежные ростки второго в этом году урожая риса. Все неимоверно страдало от жары. От Хатъяй к югу пейзаж разительно менялся, но не по географическим причинам. Работающие на полях женщины как по волшебству все оказались в мусульманских платках и длинных юбках. Многие в черном с головы до пят. Не в привычках наших женщин закрывать лицо и сильно скромничать. Вывод однозначен — здесь другая страна. Мужчины тоже носили мусульманские головные уборы: либо тюбетейки, очень напоминающие еврейские кипы, либо шапочки в виде плотно сидящего на голове цветочного горшка, нечто вроде фесок. Начинался вечер, солнце спускалось к горизонту, и с невидимых из окна вагона сельских мечетей в сгущающихся сумерках разносился голос невидимых муэдзинов. За долгий путь у меня в душе появился страх. В этой части страны могло произойти что угодно.