Морской пехотинец-афроамериканец в сером «мерседесе» вскоре умрет от укусов Naja siamensis,>[3] но мы, Пичай и я, пока об этом не знаем (будущее непроницаемо, как учит Будда). Когда он остановился, чтобы заплатить за проезд из аэропорта по скоростному шоссе, между нами была одна машина — самое близкое расстояние за последние три часа. Я с удовольствием наблюдал, как из окна высунулась огромная черная рука с тяжелым перстнем на указательном пальце и стодолларовой купюрой, манерно зажатой между мизинцем и пальцем, который наши прорицатели называют солнечным. Женщина в маске, сидящая в будке, приняла деньги, дала сдачу и кивнула в ответ на фразу, которую он, вероятно, произнес на очень плохом тайском. Я заметил Пичаю, что лишь немногие американские фаранги>[4] решаются заговорить с операторами дорожных пропускных пунктов. Тот хмыкнул и откинулся на сиденье, чтобы вздремнуть. Каждое последующее расследование все больше убеждало меня, что сон — основное занятие моих коллег.
— Он кого-то подсадил, какую-то девицу, — небрежно сообщил я, словно эта потрясающая новость не свидетельствовала о нашей вопиющей некомпетентности.
Пичай приоткрыл глаз, затем другой, выпрямился и вытянул шею как раз в тот момент, когда «мерседес» со скошенным задом рванул с места, будто породистый скакун.
— Шлюху?
— В волосах зеленые и оранжевые пряди. Африканский стиль. Черный топик на завязках. Очень смуглая.
— Бьюсь об заклад, ты в курсе, кто придумал черный топик.
— Тот, что на ней, косит под Армани. По крайней мере Армани был первым, кто предложил черный топик на ботиночных шнурках, а затем уже появились многочисленные подражатели.
— Все-то ты знаешь, — покачал головой Пичай. — Должно быть, этот тип подхватил ее в аэропорту, когда мы потеряли его на полчаса.
Я не ответил, и мой духовный брат и партнер в праздном времяпрепровождении снова заснул. Хотя, может быть, он не спал, а медитировал. Ведь Пичай из тех людей, кому опостылел мир. Это отвращение заставило его подумать о принятии духовного сана, а мы с его матерью должны обрить ему голову и брови. Эта честь, по его словам, позволит нам вознестись на одно из небес Будды, ухватившись в момент смерти за его шафрановое одеяние. Видите, насколько укоренилось кумовство в нашей древней культуре?
По правде говоря, было нечто притягательное в облике черного морпеха, которого я рассматривал. В самом начале наблюдения я видел, как он вышел из машины на бензозаправочной станции: превосходно сложенный гигант, и это совершенство завораживало меня целых три часа, словно он был черным Буддой или совершенным человеком, по сравнению с которым все остальные — всего лишь неудачные копии. А девушка рядом с ним казалась настолько хрупкой, что он мог невзначай раздавить ее, точно виноградину на языке. Казалось, что она осталась бы ему вечно и восторженно благодарной (теперь вы понимаете, почему я не гожусь для монашества?).
Пока я дюйм за дюймом продвигался к будке в нашей умирающей «тойоте», последняя модель «гаруды» унесла моряка в заоблачные дали.
— Мы его упустили, — сказал я Пичаю.
Но тот не ответил: он тоже куда-то отчалил, а рядом со мной осталось лишь его храпящее на соседнем сиденье тело.
*
Naja siamensis — самая изумительная из здешних плюющихся кобр и за свои смертоносные укусы, а также красоту, обаяние и умение прятаться могла бы считаться нашим тотемом. Кстати, слово Naja пришло из санскрита: так зовут духа земли, который защищал всемогущего Будду во время бури в лесу, пока тот медитировал.
