Бангкокская татуировка - [105]

— Или курнуть травки.

— Да. Это очень даже помогает.

Чанья поняла, что это способ время от времени спасаться от скуки — в разговорах безликих американцев было нечто по-домашнему теплое. Они напомнили ей людей в Штатах, которые были к ней добры. Митч медленно выходил из транса, хотя до состояния трезвости ему было еще далеко. Он посмотрел на нее, когда девушка вошла в спальню, но тут же снова устремил взгляд в потолок.

— Мардж, я видел это, Мардж.

— Видел что, Гомер? — спросила Чанья, стараясь изо всех сил подражать Мардж Симпсон.

С воодушевлением:

— Начало мира, Мардж.

— Неужели?

— Да. — И, упав духом: — И его конец.

— Контора снова шлет тебе сообщения?

— Да. Именно так я увидел начало и конец мира. Конторе известно все.

— Гомер, дорогой, напомни мне еще раз код доступа к зашифрованным сообщениям из конторы по электронной почте…

АQ828601 36574Х-Галлифакс девятнадцать, Оклахома-2 СИНИЙ ПОЛОСАТИК Америка точка 783

ГЛАВА 48

Покинув его в тот день, Чанья продолжала думать о пропавшем грузе героина и Зинне. И очень быстро у нее родился план. Купила самый большой калькулятор с двадцатью знаками на дисплее, но он и близко не подсчитал, насколько может улучшиться ее карма.

В целом мире не хватит нолей. На этот раз Чанья воспарит к звездам.

Она едва могла поверить тому, что у нее родилась такая светлая мысль, и ощущала, как по всему телу разбегаются волны облегчения. Поняла, что уже морально очистилась, и во время поездки то и дело испытывала доставляющую удовольствие дрожь — ту самую, о которой в книгах говорится как о первом опыте самади:[70] мозг еще не сознает освобождения и пока не в состоянии принять мысль, что жизнь, несмотря на сообщения средств массовой информации, — это все-таки восторг.

Чанья закрывала ладонью рот, чтобы сдержать радостный смех, постоянно не к месту улыбалась, а иногда начинала плакать. Вот оно, спасение, ее звездный час! Именно этому учит Будда: действовать с полной самоотверженностью, даже рисковать собственной жизнью, следовать путем, каким велит карма, и пользоваться любой возможностью, чтобы попытаться освободить все живое от оков существования. Чанья вспоминала известный эпизод из жизни Будды так, словно это повторялось с ней самой: вкус дикой земляники никогда не казался ей настолько приятным. И хотя она еще не была монахиней, но дала обет, что жизнь за жизнью до скончания времен будет возвращаться на землю, чтобы помогать и исцелять страждущих. Главным образом исцелять. Подобно Жанне д’Арк, она вдруг уверовала в свою связь с небесами. Оставалась единственная проблема — найти подходящего яо пор, то есть воротилу, кому предложить свой план.

Но, как часто случается, грандиозный замысел совершенствования своей кармы вдруг стал казаться ей несбыточным. Чанья начала сомневаться, не слишком ли много времени она провела со сбрендившим Митчем и поэтому возомнила о себе бог знает что: разве по плечу скромной девушке, и к тому же шлюхе, выполнить нечто подобное?

Она стала свидетельницей того, как умер американец, и это вызвало в ней чувство опустошения и сейсмический сдвиг в сознании. Они с Митчем успели раздеться и готовились заняться любовью, когда в комнату ворвался Иши с огромным армейским ножом, его лицо исказила безумная ревность. Чанья лежала рядом с Тернером; японец прыгнул на него, всадил нож в живот, распорол почти до подбородка. Потом заставил ее смотреть, как отсекает пенис, подержал у нее перед лицом и швырнул на прикроватный столик. В этот миг Иши-художник исчез — его затмил Иши-монстр. Его ярость оказалась настолько неистовой, что ее можно было принять за правоту, — щеки японца пылали, когда он мял в руке отделенный от туловища орган. Измученный ум отказался от борьбы с демоном. И сам он стал похож на демона в чистом виде. Лицо Чаньи исказила гримаса отвращения — она не боялась умереть. Иши решил, что, должно быть, ошибся в этой женщине: эта гримаса не имела ничего общего с любовью. Он пришел в еще большую ярость, схватил телефон и стал растягивать шнур, пока не поставил аппарат перед Чаньей. «Ну давай, звони, вызывай копов», — говорило выражение его лица.

Но она отвернулась — не решилась. Проявила покорность. Пусть убивает, ей все равно. Мысль провести остаток жизни в тайской тюрьме показалась ей невыносимой. Она шлюха, бывшая любовница Иши — ей тоже наверняка предъявят обвинение.

С презрительной миной Иши перевернул американца на живот и при помощи ножа принялся умело снимать татуировку. Митч издавал последние стоны, в его глазах угасал свет жизни, и он с вековечной печалью смотрел на Чанью.

Лицо Иши казалось карикатурой — чем-то вроде личины из японской демонологии. Он обеими руками скатал срезанную кожу, положил в пластиковый пакет и бросил на стол. Затем снова взялся за нож, поднял левую грудь Чаньи, внимательно осмотрел, обвел острием лезвия дельфина. Затем внезапно швырнул нож на кровать и ушел.

Тело потрясенной девушки свело судорогой. Она с трудом поднялась с кровати и, словно пьяная, бродила по комнате, пока не обнаружила трубку Митча. Затянулась опиумом и только после этого почувствовала в себе силы выйти в коридор. Она была уже слегка под кайфом и, погружаясь в мир символов курильщиков опиума, подобрала розу, которую бросила, когда пришла сюда с Митчем, сунула в пластмассовый бокал, налила в ванной воды и поставила на стол, туда же, где лежал пенис.