Бангкок - темная зона - [69]

Проснувшись, я не сразу понял, где нахожусь. Несмотря на то что я сказал агенту ФБР, сам я почти никогда не засыпаю во время массажа. Почему Кимберли отдернула занавеску? Почему стоит рядом со мной на коленях и гладит по щеке?

— Ты стал кричать, дорогой. Распугал весь персонал. — Она была олицетворением сострадания. — Ты страстный человек, Сончай. Невооруженным глазом заметно: какой-то своей частью ты до сих пор ее любишь, какой бы дурной она ни была.

Когда, одевшись, мы расплатились и, испытывая неловкость, стояли на узкой улочке, я наконец решился.

— Кимберли, я могу попросить об одолжении? Догадываешься о каком?

— Конечно. Тебе надо еще раз посмотреть видео. И ты хочешь, чтобы я сидела рядом и держала тебя за руку.

Я тронул ее за плечо.

— Спасибо, Кимберли.

24

Это видео и снявшийся в нем Станислав Ковловский тяжким грузом давили на меня, пока я возвращался домой. Сознавать, что мне снова предстоит пройти тяжелое испытание, — все равно что готовиться ко второму прыжку с парашютом. Сам я не прыгал ни разу, но слышал рассказы других: первый прыжок — это еще сносно, потому что не знаешь, что предстоит. Но против второго что-то восстает в глубине сознания: почему я должен заставлять себя преодолевать смертельный страх? Откажись я от расследования убийства Дамронг, Викорн и глазом не моргнет. Даже будет рад.

Я задавал себе этот вопрос, когда входил в дом, целовал Чанью, хлопал ладонью зародыша Пичая, ел то, что жена с любовью и преданностью в глазах поставила передо мной. Она перехватила мой взгляд и с трудом проглотила застрявший в горле ком.

«О Будда, — подумал я, — она читает в моем сердце».

Помогла интуиция любовника — я обнял ее и поцеловал. Жена почувствовала угрозу, потому что я ходил на массаж со своей белой подругой. Чанья не испугалась бы тайской девушки, но Кимберли ей внушала благоговейный страх: в глазах американки она видела западную часть моего сознания. Как бы сильно жена меня ни любила, она никогда не забывала, что я человек смешанной расы и, несомненно, обладаю скрытыми наклонностями и предпочтениями фарангов.

Даже смешно, насколько проницательным может быть ее сердце и в то же время так сильно заблуждаться. Да, большую часть времени я думал о другой женщине, но этой женщиной была не агент ФБР. Мои клятвы — я их дал со смехом и слезами на глазах, заявив, что, если у меня хоть раз появилась мысль переспать с Кимберли, готов возродиться в следующей жизни голодным привидением, — настолько убедили и устыдили Чанью, что она пообещала приготовить мое любимое блюдо: варенную на пару рыбу под лимонным соусом.

Мы занялись любовью, устроившись как можно удобнее в ее положении. Чанья нуждалась в покое и утешении и всеми силами старалась мне угодить. Пользовалась штучками, которым научилась, работая в барах, и мы раз-другой улыбнулись. Я дал понять, как сильно ее люблю, и нисколько не лицемерил, только постоянно чувствовал муку в душе. Но Чанья приняла неуловимый сигнал и, основываясь на своем энциклопедическом знании мужчин, проанализировала всю поступающую информацию — изменения в прикосновениях, другие интонации голоса — и получила единственно правильный ответ: «Это она, да?»

Я хотел ее обнять, но Чанья отвернулась.

— Мне надо еще раз посмотреть видео, дорогая. Для меня это очень мучительно. Кимберли обещала при этом присутствовать.

— Почему не я?

Долгое молчание, наполненное мукой отчуждения.

— Из-за того, что ты можешь увидеть.

— Ты считаешь, я не выдержу, если буду смотреть эту запись?

— Конечно, выдержишь. Но мне невыносима мысль, что ты будешь смотреть на меня, когда я буду смотреть запись.

Никто из нас не хотел спорить. Присущая Чанье безмятежность помогала ей не волноваться из-за таких пустяков, как какое-то видео, изображающее убийство. Я смотрел, как ею овладевает божественный сон, дар непорочных.

А я, полный восторга, страха и предчувствий, воспользовался минутой, чтобы погладить зародыша Пичая. Медитация випашьяна действует на всех по-разному. Я не считаю себя мастером, но могу проникнуть в ту часть сознания, где хранится память о пребывании в утробе. И часто занимался этим с тех пор, как узнал, что скоро стану отцом. Легко представлял себе страх рождения, который мы испытываем в краткий период своей защищенности: первый мучительный вдох кислорода, словно внутрь пролилась кислота, воздух обжигает кожу, и ты висишь вниз головой, будто летучая мышь, и кто-то в белом халате лупит тебя по заднице. Сразу представляется возможность прочувствовать, что такое полицейское государство: ты считаешь, что достаточно насмотрелся всего на белом свете и тебе не подходит материальная реальность, — ты хочешь вернуться обратно, но тебя накрывают кислородной маской: нет, приятель, право выбора не за тобой; ты явился сюда, чтобы из тебя сделали человека. Кто за тебя понесет ношу?

Но Пичай был вполне счастлив в своем тесном пространстве. Ультразвук показывал, что он, проявляя похвальную веру в будущее, бил ножками и шлепал ручками. Хотя это радовало, случались моменты, когда я начинал побаиваться, не вышел бы из него тупоголовый спортсмен. И нехотя решил, когда найдется время, сходить к моорду, о котором говорил Лек.