Bang-bang - [16]
День заканчивается, а я по-прежнему не имею понятия, где Юрико. Если бы у меня хватило тогда ума записать номер телефона! Теперь я позвонил бы по нему, не сомневаясь ни секунды. Но я был слишком туп, чтобы поверить в такую ерунду, как доведение до самоубийства по телефону. Я и сейчас-то по-настоящему в это не верю. Просто нужна ведь какая-то гипотеза… Иначе как решишь, в каком направлении искать.
Намазывая подошвы ног мерзко пахнущей мазью, которая, по уверениям врача, обладает фантастической способностью почти мгновенно заживлять резаные, колотые и рваные раны, нанесенные осколками разбитого стакана, я заставляю себя забыть о сомнениях. Пытаюсь убедить себя, что убить по телефону можно так же легко, как и при личной встрече. Ну, или почти также…
Ступни покрываются толстым слоем жирной мази, а у меня остается все меньше доводов против теории Юрико. Любое поползновение здравого смысла привести контраргумент я встречаю в штыки. Мне ни к чему здравый смысл. Мне ни к чему логика и критический взгляд на вещи. Мне ни к чему реализм.
К тому моменту, когда ноги перебинтованы, я уже верю в теорию Юрико. Я грызу на кухне найденные галеты, которые стащил из магазина месяца три назад и забыл про них. Я запиваю галеты водой из-под крана и собираю воедино все, что знаю относительно смерти Акихико и психолога. Собирать приходится недолго.
Оба позвонили по одному и тому же номеру, а потом покончили с собой. Во всяком случае, Акихико проделал именно этот трюк. Юрико считает, что психолог тоже звонил. Да, конечно. Именно так все было, и мне плевать, если кто-то думает иначе. Номер принадлежал свихнувшейся художнице, которая каким-то образом заполучала свежих покойников в качестве натурщиков. Самого номера у меня нет, имени художницы я не знаю, где искать Юрико — не представляю. Вот, собственно, и все…
Я смахиваю со стола абразивно твердые крошки.
Мне нужно найти ту художницу. Если, конечно, она еще жива. Если она еще не в психушке. Она должна иметь какое-то отношение к этому делу. С нее-то я и начну операцию «Поиск и спасение».
Глава 5
Американский психолог Стенли Милграм выбрал из телефонных справочников разных городов несколько адресов и написал каждому адресату письмо о другом, тоже случайно выбранном человеке, указав его фамилию, внешность и краткую биографию. Он просил корреспондента вернуть письмо в случае, если тот знает парня, о котором говорилось в письме. В противном случае была просьба переслать письмо тому, кто, по мнению получившего письмо, мог бы знать. Со следующим подопытным кроликом та же история. Знаешь — сообщи, не знаешь — перешли тому, кто может знать. Такой вот эксперимент.
Цепочки связи были на удивление короткими. Большинство — в интервале от двух до десяти передач. В среднем, каждый пятый оказывался тем, кем нужно.
У меня блокнот, в который я аккуратно записываю рассказы этих людей. Художников, дизайнеров, фотографов, мастеров хентай… Я разговариваю с людьми, изображавшими на своих полотнах утопленниц. Разговариваю с теми, кто писал людей, распятых на деревянной стене, на металлической сетке, на кресте, просто на полу.
Мотивы сожжения любят ребята с комплексом вины. Признак комплекса неполноценности — связанные и исполосованные до смерти кнутом девчонки. Проблемы с матерью в раннем детстве — мертвые девушки с большой грудью. Если при этом сложности с мамой носили сексуальный характер, в картине присутствует намек на изнасилование. Я могу поставить диагноз автору, мельком глянув на его картину или комикс.
Я разговариваю с нанюхавшимися кокаина парнями, которые раз и навсегда бросили писать. Психи с ниточкой слюны, свисающей изо рта, мечтают создать новый шедевр. Извращенцы с липкими руками делятся со мной творческими планами.
И каждый из них называет мне пару новых имен. Чистых страниц в моем блокноте с каждым днем становится все меньше. Но ни один из встреченных мной людей не может сказать ничего толкового про женщину, которая уничтожала картины. Я не отчаиваюсь. Я знаю, что, в конце концов, обязательно найду того, кто знаком с ней или что-нибудь знает про нее.
Поговорить удается не со всеми. Некоторые из этих одаренных ребят уже в психушке. Некоторые — в клиниках для наркоманов. Некоторые, самые способные, чьи картины действительно представляли ценность, уже поставили точку. Кто-то живет слишком далеко от Токио. Этих я оставляю на потом.
Вечерами я прихожу в квартиру и первым делом прослушиваю автоответчик. На случай, если вдруг Юрико объявилась. Надежда уменьшается прямо пропорционально тому, как распухает мой блокнот. Потом я снимаю носки, пропитавшиеся за день кровью и сукровицей. Из-за этой беготни начавшие было заживать порезы опять кровоточат и гноятся. Уже привычными движениями я втираю в пылающие огнем ступни мазь и заглатываю пару обезболивающих «колес».
Ужин состоит из того, что мне удалось стянуть в попавшемся на пути магазине. Конфеты, чипсы, печенье. Если очень повезет — банка консервов. Я стараюсь не думать о том, что подходит время платы за квартиру. Я стараюсь не думать о том, что заканчиваются лекарства, без которых я, наверное, не смогу ступить и шагу. Я стараюсь не думать о том, что та, из-за кого заварилась вся эта каша, возможно, уже мертва…
Если ты потерял все, чем дорожил, и встал по ту сторону закона; если обезьяна ведет с тобой философские разговоры, а маньяк-начальник отрезает тебе ухо – не отчаивайся. Это твой путь к просветлению. Сядь на берегу моря, выпей виски и расслабься. Когда жизнь катится в пропасть, подтолкни ее. Когда реальность выворачивается наизнанку, пошли ее к черту.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.