Банджо-блюз - [42]

– Семь, – строго поправил Джо. – И да, вы должны в него это влить. По глотку в полчаса. Как хотите, но иначе не сработает. И ещё одно обязательное условие – должен быть прямой телесный контакт. Всё время. Чтобы ваша жизненная сила непрерывно подпитывала его.

Мак шевельнул челюстью, и Доусон догадался, что шотландец прожевал и проглотил минимум десяток разнообразных вопросов. Вопросов Джо жаждал в последнюю очередь, поэтому мысленно перекрестился от облегчения.

– Это будет долго, – грустно протянула Аманда. – Может, пусть ещё в бассейне поплавает? Раз это так помогает?

Но этих слов никто всерьёз не принял. Даже она сама.

Зелёная, приторно пахнущая жидкость была разделена по двум пузатым графинам. Строго поровну. Графины расставлены по двум сторонам от розового ложа. Аманда хмурилась.

– Мак, – заговорила она наконец, – а ты уверен…

Но Дункан не дал ей закончить.

– Это же Джо, – с нажимом сказал он. – Если ему не верить, то кому же?

– Ладно, – легко согласилась Аманда. – Если не поможет – ещё чего-нибудь придумаем… Я начну?

Мак пожал плечами. Особого энтузиазма, впрочем, как и неприязни, по поводу предстоящей процедуры он не испытывал. Надо – значит надо. Ради того, чтобы его друг открыл глаза и сказал какую-нибудь колкость, Дункан был готов и не на такое.

Аманда взяла свой графин и набрала в рот целебного зелья. Потом прижалась губами к приоткрытым губам Митоса и бережно, по капле влила в них первую порцию загадочного противоядия.

– Сладкое, – поделилась впечатлениями с Маклаудом. Тот снова пожал плечами. Через полчаса – его очередь проверять сладость содержимого графина. Или сладость чувственных губ Старейшего?

В спальне начал скапливаться назойливый лакричный дух.

Сначала время тянулось, как жевательная резинка за подошвой. Наконец Мак предложил читать стихи, но Аманда стихов не любила и не знала. Зато встречно предложила перекинуться в картишки. Дункан уже имел несчастье пару раз играть с ней в азартные игры и отказался в резкой форме. Он намекнул, что у Аманды в рукаве всегда есть семь тузов пяти мастей. Кроме того, не на животе же у Старейшего сдавать!.. Аманда оскорбилась и сбросила халат, чтобы обеспечить честную игру. А насчёт живота – почему бы и нет, от него не убудет. Дальше они начали препираться, перебирая возможные варианты карточного шулерства и поминутно взывая к Митосу, как к третейскому судье. За него же и отвечали. Конечно, поругались, вдрызг рассорились и немедленно помирились. Конечно, ни разу не пропустили время лечения.

А потом Митос вдруг задрожал и покрылся липким потом. И время взяло в галоп.

Пока Старейший просто ругался на бесчисленных языках, было ещё ничего. Но когда он сорвался с места и понёсся вслепую, сшибая всё на своём пути… И дрался с закрытыми глазами так, что с ним едва справились. С печальным криком Аманда спасала какие-то особо милые её сердцу фарфоровые безделушки. Спасла не все.

– И почему я, – пропыхтела она, когда статус-кво был восстановлен, а Митос, снова обманчиво неподвижный, уложен на кровать, – с вами, балбесами, вожусь? Сплошное разорение.

Мак засмеялся, потирая ушибленный бок. Он уже понял всё.

– Любишь, вот и возишься, – сказал он. – А Джо – гений. Я ему подарю самую большую бутыль лакричного ликёра, какую смогу найти. И прослежу, чтобы выпил. До дна.

– Меня уже ноги не держат, – пожаловалась Аманда, надув губы.

– Меня тоже. Но ты чувствуешь?..

Она только кивнула. Слов тут не требовалось: оба бессмертных прекрасно ощущали, что теперь сущность Митоса, где бы она ни шлялась до того, стала гораздо ближе к телу.

– Но долго мы так не выдержим, – продолжил Мак, и написанное на его физиономии довольство противоречило пессимистичности прогноза. – Поэтому стоит принять кое-какие меры. Во-первых, завести будильник, чтобы он нас, когда вырубимся, будил каждые полчаса. А вырубаться мы начнём скоро. И, во-вторых, нам надо как-то соединить руки; на нём. Чтобы не проворонить, если нашего старейшину снова потянет на подвиги. Скакать по дому в штанах, которые каждую секунду могут свалиться – увольте.

Аманда сочла меры весьма разумными, но возразила сугубо из духа противоречия:

– Почему обязательно – нас? Может, его соединить? Например, с кроватью?

– Его – нельзя. Вот очнётся он, и решит, что по-прежнему находится в плену. Удерёт так далеко, что никакая лакрица не проймёт…

– Ой, блин, – спохватилась Аманда. – Время!

Она изогнулась, чтобы достать полупустой уже графин. Мак с улыбкой наблюдал, как его добрая, непоследовательная, несовместимо хитрая и искренняя подруга вливает в Митоса ещё один глоток своей любви.

* * *

Память раскручивалась пружиной, и Митос едва успел перехватить очередной виток, за которым потрескавшиеся губы сумасшедшего Кроноса шептали: «Не бросай меня, брат». Нет. Это – потом. Через двести лет. Или через триста. Когда он будет готов вспомнить, пожать плечами: ну, было, ну, пережил.

Ещё не пережил.

Зато бережно, как величайшие драгоценности, он собрал обрывки памяти тела. Нежные губы приникают к отвратительной яме рта. «Как только я умею…» Биение сильного сердца: я-здесь, я-здесь… Размеренное дыхание за правым плечом – за правым всегда стоит Жизнь. Тепло и покой точёных тел. Чужая сила, которую отдают добровольно и сознательно, просто по любви. Сила пахнет лакрицей, солью, водой, чистым дыханием и ещё чем-то непередаваемо прекрасным. Именно на этот запах он выбрел из тех смутных мест, где прятался от невыносимых мучений и ещё более выматывающего взгляда бывшего Первого Всадника. Прятался, бросив истерзанное тело, неспособное больше испытывать боль и не могущее восстановиться без присутствия Духа.