Бандеровка - [23]

— Посмотри! — Богдана открыла на телефоне новости своего канала.

Репортер вел прямую трансляцию с Майдана, голос его время от времени прерывался от волнения, он отворачивался от камеры, немного успокаивался и продолжал рассказывать дальше: «Самое главное, — что в лицах людей уже нет безысходности. Люди впервые увидели надежду, она возникла перед ними в последнюю пару-тройку дней. Все настроены на мирный лад. Уже видны первые улыбки».

Саша и Богдана прошли ближе к сцене. Сбоку от нее активистами была установлена доска с фотографиями и именами погибших. «Душу и тело мы положим за нашу свободу…» — гласила аккуратно выведенная от руки надпись. Списки «Небесной сотни» еще уточнялись, не все фотографии были прикреплены.

— Смотри, это Харлей! — воскликнул Саша.

Бежевый лабрадор ретривер лежал напротив щита возле огромной кучи цветов.

— Харлей! Харлей! — Саша подбежал к нему. — Где Вася? Где твой хозяин?

Собака не двинулась с места, только повела огромными грустными глазами. Все тело ее было обмякшим, как будто ее снова побили, и она не могла встать. Ноги проходили туда и сюда прямо перед носом пса, казалось, еще миллиметр, и они ударят его по морде. Но лабрадор не обращал внимания, он смотрел куда-то в пустоту перед собой, похудевший и потрепанный.

Богдана заплакала. На доске погибших висело Васино фото. Среди сотни других молодых и пожилых лиц он улыбался так же широко, как и в жизни, высоко обнажив верхнюю десну. Он выглядел гораздо моложе, чем в их последнюю встречу неделю назад. Ветерок трепал густую черную шевелюру, щеки и подбородок были гладко выбриты. Кто принес сюда это фото? Кто узнал его? В этом городе у него не было семьи и родных. Только собака, бывшая девушка и, может быть, Костя.

Саша обнял Богдану, они опустились на плиту возле Харлея. В мегафон начали поименно называть всех, отдавших свои жизни здесь, на Майдане, за свободу и демократию, за честность, за будущее страны без воров и бандитов. Произнесли и Васино имя. Харлей встрепенулся и залаял. Женщина рядом испугалась и отбежала подальше. Затем лай стал тише. Лабрадор снова лег на землю и тихонько заскулил. У Саши защемило сердце, глаза увлажнились, он с силой сжал зубы, чтобы не разрыдаться. Огоньки тысяч свечей и лампадок расплылись перед его взглядом в колыхающееся море ярких разноцветных бликов.

— Давай заберем Харлея себе.

— Да, конечно, заберем! — тут же согласилась Богдана.

* * *

После окончания траура Богдана надела на голову венок из ярких цветов, вышиванку и крупные красные бусы. Сегодня был день их свадьбы с Сашей. Жизнь потихоньку шла своим чередом. Только благодаря любви продолжалась человеческая цивилизация, восстанавливались города, звучал на улицах детский смех. Любовь снова побеждала смерть.

На одиннадцать утра назначена роспись в ЗАГСе. Богдана выбрала национальный украинский наряд, потому что за последние несколько месяцев вдруг остро почувствовала, как сильно любит свою Родину, как восхищается своим гордым народом. Переживания за страну сделали ее патриоткой, как и тысячи других украинцев.

Было тепло. Весна вступала в свои права. Слепящее солнце рассеяло тяжелые тучи, висевшие всю зиму над городом, и развеяло остатки черного дыма. Саша и Богдана проехали на такси мимо Майдана. Горожане убирали площадь: подбирали камни и сносили их в общую кучу, подметали мусор и отмывали от гари и копоти каменные плиты построек и постаментов. На общегородской субботник вышли и молодежь, и старики. Яркие весенние пальто и куртки раскрасили выжженный смертью Майдан; как цветы, пробившиеся сквозь затоптанную землю, они утверждали: здесь будет жизнь! Богдана высунулась в окно: маленький мальчик, тащивший пробитый пулями дорожный знак, улыбнулся и помахал ей рукой.

— Привет, новый Киев! — закричала Богдана и помахала в ответ.

Церемония была скромной и быстрой. Саша и Богдана обменялись кольцами, поцеловались и выбежали на весеннюю улицу. Воздух дышал теплой влагой и предвестием скорого возрождения природы. Над головой свистели первые вернувшиеся птицы.

— Как здорово, что наша совместная жизнь начинается в новой стране! — сказала Богдана. — Мы будем очень счастливы!

— Мы будем счастливы всегда и везде, если будем вместе! — ответил Саша.

— А мы и не будем расставаться! Зачем нам это? — прозвенел в ответ ее голос-колокольчик.

И они побежали по лужам вниз по переулку, по скользкой брусчатке, между старыми домами древнего города, мимо открывающихся после революции магазинов и кафе. Дорога вывела их к Крещатику, а там — и к Майдану. И Богдана, заткнув за пояс подол юбки, взялась за метлу. А Саша принялся разбирать баррикады. Он перетаскивал мешки с песком вместе с украинскими парнями, чубатыми, с сине-желтыми и черно-красными ленточками на одежде. Солнце припекало так, что пришлось скинуть куртку и завернуть рукава. На руке у Саши оголились два переплетающихся орнамента татуировки, символизирующие для него русское и украинское.

Харлей лежал на том же месте, возле доски с фотографиями «Небесной сотни». Но сегодня, увидев Сашу и Богдану, он завилял хвостом. Богдана обняла его и погладила по обвисшей, грязной шерсти, поцеловала в нос. Он съел сосиску из ее рук. А вечером, тяжело переступая заиндевевшими, слабыми от голода ногами, он пошел за ними домой.