Бандеровка - [21]

Квартира Саши была ближе. Один из автомайдановцев подбросил их туда. Саша раздел Богдану и поставил под горячий душ, а сам прошел на кухню. Включил чайник. Всю дорогу Богдана была непривычно молчалива. Сначала Саша думал, что она задремала в машине, но она не спала. Богдана задумчиво смотрела в окно на ночные улицы, залитые желтым светом фонарей. Какие-то мысли кружились в ее голове, — и она время от времени шевелила губами и морщила лоб.

До сих пор не верилось, что они уже дома, что тут тихо, а там, в нескольких десятках метров отсюда, идет перестрелка, гибнут люди, полыхает красным пламенем город. Во время долгих поисков среди взрывов и раненых он ни разу не представил себе, что Богдана погибла, что ему придется жить без нее. Он не мог себе этого представить. Поэтому найти ее было также естественно, как знать, что она — единственная девушка, с которой он будет всю свою жизнь.

Богдана вышла из ванной, завернувшись в большое полотенце. Сзади из-под полотенца по лопатке взмывала вверх стая птиц. Богдана забралась с ногами на стул и уткнулась носом в колени. Саша подал ей кофе. Но она даже не взглянула на него.

— Саш!.. — повисла пауза. — Я сегодня в беркутовца бросила «коктейль Молотова», у него лицо горело и руки. Я изуродовала человека на всю жизнь. Может быть, — и не одного. Но этого я ясно видела, как он бился и кричал. Саш, я боюсь, что меня Бог не простит.

— Как-то я говорил с одним греком о Боге… И он сказал, что Бог дает тяжелые обстоятельства, чтобы люди вспомнили о нем, обратились к нему за помощью. Может быть, мы забыли о Боге? Пришла пора обратиться? А там уж, как сказал мне этот грек, Бог прощает, помогает… Так что он тебя простит! Обязательно! Правда!

Саша взял ее за руку.

— А меня, знаешь, что беспокоит? Как борьба против агрессии превратилась в ярость — и сама сметает все на пути. Как хорошие, добрые люди вдруг начинают убивать друг друга.

Они оба задумались.

— Саш, у меня сейчас такой разброд в мыслях. Вообще не могу сосредоточиться, — Богдана отпила немного кофе. — Но я уверена, что мы там воевали за правое дело, что погибшие там — герои.

— Никто и не спорит с этим. Я восхищаюсь украинцами, у них героизм в крови. Я сам еще не разобрался в своих мыслях и чувствах. Просто то, что я видел сегодня — это средневековье, такого не должно быть. Люди не должны решать проблемы таким способом. Иначе убийство становится оправданным! Понимаешь? Когда мы говорим, что кто-то прав, когда кого-то убил, — мы открываем ящик Пандоры, — и тогда уже череду смертей остановить очень трудно. Убийство, стрельба, военные действия не должны быть законными, ни в коем случае. Понимаешь, что тогда начнется?

Когда выключили свет, и комната заполнилась мраком, Богдану снова, как волной, накрыло тревогой. Она не могла остановить поток образов, то и дело всплывавших в ее сознании. Образы были бессвязны, нелогичны, они вспыхивали и пропадали, заставляя тело вздрагивать, а сердце — чаще биться. Красное зарево, перекошенные лица, горящие заживо люди. Длинные волосы обматывались вокруг шеи и душили ее. Она сильнее хваталась за Сашину руку. Чувствовала его мускулы и успокаивалась. Он спокойно дремал, Богдана слышала его ровное дыхание. Значит, все хорошо; значит, мир еще не скатился в тартарары; значит, завтра будет новый день.

— Богдана, по-моему, у тебя температура. Ты горишь, — Саша проснулся и потрогал ее лоб.

— Утром все пройдет, на мне заживает, как на собаке.

— У меня есть какие-то порошки. Я сейчас принесу, — Саша встал и начал рыться в аптечке.

Богдана почувствовала, как ее заполняет нежность. Она защекотала ей живот и кончики пальцев на ногах. Ее мужчина, надежный, умный, красивый, заботливый. Она смотрела, как он передвигается по комнате.

Широкие жилистые плечи уверенно расправлены, движения мягкие, щурится после сна.

— Пожалуйста, будь со мной всегда, — прошептала она.

Он не услышал, он растворял порошок.

— Ты что-то сказала?

— Я поняла, насколько ты мне необходим. Ты лучше всех, кого я когда-либо знала, — слезы медленно поползли по горячим щекам.

Он подошел и провел длинными сильными пальцами по ее спутанным волосам.

— Что бы ни случилось, — я всегда рядом.

Она поцеловала его руку.

— Почему ты такой хороший?

— Я люблю тебя!

Лавина внутри нее прорвалась, и Богдана заплакала, громко всхлипывая и размазывая мокрые слезы по Сашиным щекам. Он держал ее крепко и гладил по горячей коже, пока она не успокоилась. Ее хрупкое тело вздрагивало в его руках и прижималось все сильней и сильней. Когда она всхлипнула последний раз, Саша уложил ее в постель, но она не хотела отпускать его. Ее губы тыкались ему в шею, а жаркое дыхание обжигало лицо. Он обнял ее под одеялом, почти голую и податливую. И она вздохнула всей грудью, отпустив тревогу и растворившись в нежности.

— Я люблю тебя, — повторяла и повторяла она.

* * *

Киев агонизировал несколько дней. Из-за черного дыма дни на Майдане и окружающих улицах превратились в ночь. Пепел ложился ровным слоем на дома, машины, белый снег. Веб-камера из центра города транслировала выжженную пустыню, черную дымящуюся воронку, в центре которой поднималась ввысь белая стела Независимости с фигуркой берегини наверху. Снайперы стреляли на поражение. Десятки мужчин уже были убиты, чуть позже их назовут «Небесной сотней», оплачут и возведут в ранг героев. Списки пропавших без вести и раненых ежечасно зачитывались на всех телеканалах. Боря был ранен в глаз резиновой пулей. Пока врачи не решались делать какие-либо прогнозы, сможет ли он вновь видеть. В операторов и журналистов целенаправленно стреляли: в глаз, в руку и по красному огоньку камеры, выводили их из строя. Пресса стала центральным персонажем событий. Средства массовой информации вдохновляли людей на борьбу против существующей власти или настраивали против революционеров. Одни каналы показывали протестующих как героев, другие утверждали, что воюют там проплаченные Западом наемники и бездомные преступники. Российские пиарщики обзывали их «майдаунами», «майданутыми», и вся Россия видела в них фашистов и бандеровцев, предавших идеалы Великой Отечественной войны и славянского братства. Мол, продались они Америке, мечтающей выставить на территории Украины ракеты, нацеленные на РФ. Пресса стала главным орудием разжигания информационной войны не только между Россией и Украиной, но и между отдельными украинскими территориями. И пока еще киевляне смеялись, читая статьи в Интернете, листая ленту в Фейсбук, пытались спорить со своими знакомыми из Москвы, Донецка или Крыма, пока еще не предвидели, во что могут вылиться комментарии российских телеведущих к кровавым съемкам с Майдана Незалежности. Сейчас Киев был занят своим героическим противостоянием. Он обогревал, кормил и лечил воюющих, мечтал об уходе Януковича, стоял в пробках из-за закрытия метро, ежеминутно проверял обновления новостей и плакал, провожая каждого погибшего. Тысячи людей в едином порыве пели Гимн Украины на площади во время затишья — и становились на колени в молитве за настоящее и будущее страны.