Bambini di Praga 1947 - [59]

Молодой человек вдруг остановился и поглядел на освещенный натриевыми лампами сквер, где вихрем отвязало от кольев маленькие тополя, которые теперь сгибались так, что загребали ветками лужи.

— Подержите деревце, — попросил молодой человек, разорвал свой галстук и туго подвязал ствол.

— Что вам до этих деревьев? — прокричала невеста.

— Держите как следует!

— Я спрашиваю, что вам до этих деревьев?

— Они могут сломаться.

— Ну и пусть! Вам-то какое дело?

— Эти общественные деревья — мои точно так же, как, наоборот, все то, что я думаю и что делаю, принадлежит обществу. Барышня, я весь такой же общественный, как общественный туалет или общественный парк.

Выкрикнув это, молодой человек содрал с невесты заляпанный грязью мокрый шлейф и энергичными движениями, словно дирижируя оркестром, порвал шелковую материю на лоскуты, из которых свил веревки.

— А когда гипс засох, — продолжал он, — я никак не мог снять с моей девушки маску, хоть зубилом разбивай! Пришлось мне выстричь ей полголовы, и это нас сблизило. Она сказала, что моя посмертная маска станет началом ее новой жизни. Три дня она мне исповедовалась, и от этих ее исповедей я начинал биться головой о стену. Хорошо еще, что у меня была заготовлена целая бочка дегтя для изоляции подвала… Так вот, слушая исповедь, я макал в деготь кисть и под впечатлением от ее излияний черкал по белой стене, а она мне рассказывала, как ребенком ее под руки водили в уборную блевать, как один тип ее бросил и она ночью лежала в Стромовке[9] и с горя пихала в рот глину… и так до тех пор, пока моя девушка из черной не стала снежно-белой, а я не вылил на белую стену целую бочку черного дегтя. У вас не найдется еще кусочек платья? Веревки кончились!

— Вот, оторвите лямку, — сказала невеста и подставила плечо.

Молодой человек взялся за лямку и сильным рывком, каким отламывают ветку или вагоновожатый дергает за ремни, закрывая двери в трамвае, одним движением содрал с нее остаток подвенечного платья.

Сверкнула молния, а невеста стояла полунагая в общественном парке.

— Послушайте, — сказала она, — сделайте и мне посмертную маску!

Странные люди

Цепь, отполированная руками рабочих, поблескивала, звено за звеном, в солнечных бантах и кушаках, которые выползали из забранных жалюзи окошек вентиляционных башен склада металлолома; возле самого потолка виднелся подъемный кран, в кабине этого крана дремала крановщица, ее белая рука была вытянута, пергидрольная головка лежала на сгибе локтя, руку и голову пересекала солнечная полоса.

Сменный мастер Подрацкий миновал одну полосу за другой; солнце полосовало его рабочий комбинезон… он прошел третье отделение, четвертое, он то входил в синие туннели сумрака, то снова оказывался среди ярких, косых и частых нитей солнца, которое, прикинувшись золотыми шнурами и лентами, ползло сквозь жалюзи вентиляционных окошек.

Сейчас он шагал вдоль тихих шлифовальных станков, вдоль карборундовых дисков, висящих на запыленных цепях.

Возле браковочного стола сидели на скамейках шлифовщики; некоторые даже лежали на скошенных боковинах, согнув ноги в коленях и закинув руки за голову, точь-в-точь ожившие карточные валеты.

— Мне передали, — сказал сменный мастер, — что вы отказываетесь работать. И как вы себе это представляете?

— То, как вы с нами поступили, нельзя назвать товарищеским поведением, — шагнул вперед шлифовщик Молочник. — Это как если бы мальчишки написали на стене «Франта дурак» и сбежали.

— Бастуете, значит? — поднял брови мастер.

— Нет, просто не работаем до тех пор, пока сюда не придет тот, кто положенным образом обсудит с нами повышение нормы, — ответил Молочник.

— Ладно, я пришлю профорга, — сказал мастер Подрацкий, вытащил желтый складной метр, измерил браковочный стол, потом сложил метр и пошел прочь, отбивая ритм желтым складным метром, и он вот этак вот шел, а навстречу ему двигался подъемный кран, блондинка-крановщица въезжала в зону вентиляционных башен, она нажимала на рычаги, и кран послушно ехал вперед, неся люльку, и блестящая цепь опускалась, и фигура крановщицы и силуэт крана были полосатыми, как зебры, из-за косых солнечных полос, которые втекали на склад через жалюзи вентиляционных башен. Плывущая вперед верхняя половина женского тела, украшенная подвижными солнечными лентами. И кран проехал над головами шлифовщиков.

Советник юстиции принес передовику производства красный зельц из столовой. Потом он вернулся к корытам, в которых протравливалась в соляной кислоте сталь. Случайно он наступил в лужу разлитой кислоты и тут же почувствовал, как кислота неторопливо принялась за работу. Советник слышал, как лопались шнурки. Поставив ботинок на край корыта, он увидел, как расползается ткань его штанов. Потом советник юстиции взглянул на груду металлолома, где поджигатель остатков войны, нагнувшись, упорно пробивался синим сварочным огоньком внутрь немецкого сейфа, а за его спиной, взобравшись на ту же груду, арестантки разгружали вагоны с ржавыми крестами с деревенских кладбищ, они, всегда вчетвером, брали железный крест за подножье и за верхушку, раскачивали этот ржавый христианский символ и по дуге швыряли его прямо в мульду. А еще они складывали туда куски сожженных танков, железные оградки и украшения с могил, белые эмалевые ванны, похожие на лебедей, швейные машинки и спекшиеся связки ключей — все это обгорело при взрывах фосфорных бомб, ведь после налетов Второй мировой горела даже земля.