Бальмонт и Япония - [8]

В начальном узорчатом сне.

Утес за утесом – изваянный взрыв,

Застывший навек водомет,

Базальты и лавы взнесенный извив,

Века здесь утратили счет.

Гигантов была здесь когда-то игра,

Вулканы метали огонь.

Но витязь Небесный промолвил – «Пора»,

И белый означился конь.

Он медленно шел от ущербной Луны

По скатам лазурных высот,

И дрогнули башни великой страны,

Спускаясь в глубинности вод.

Сомкнулась над алой мечтой синева,

Лишь Фиджи осталось как весть,

Что сказка была здесь когда-то жива

И в грезе по-прежнему есть.

И черные лица фиджийцев немых,

И странный блестящий их взор,

О прошлом безгласно тоскующий стих —

Легенда сомкнувшихся гор.[70]

Кроме того, во время своего путешествия Бальмонт не только восхищался аборигенами океанийских островов, их древними мифами и легендами, которые он впоследствии не раз пересказывал по-русски, – поэт ощущал себя в известной мере и этнографом, обязанным собирать предметы материальной культуры, образцы жизни и быта нынешних обитателей этого малоизученного тогда и малоизвестного в Европе архипелага. Переписываясь с академиком Д. Н. Анучиным, он посылал ему части своих коллекций, «некоторые образцы которых (ценящиеся теперь довольно дорого) ему удалось приобрести»[71]. Д. Н. Анучин упоминает также про «серии прекрасных фотографий маорийских типов», которую выслал ему Бальмонт из Окленда[72].

Весной 1913 года после долгих лет вынужденной эмиграции Бальмонт возвращается из Франции в Россию. Его шумно и радостно приветствуют в Москве и Петербурге; он – широко известный и признанный поэт. В 1913–1914 годах Бальмонтом овладевает новое увлечение: Грузия. Он занимается грузинским языком и приступает к работе над бессмертной поэмой Руставели (в переводе Бальмонта – «Носящий барсову шкуру»).

В апреле 1914 года Бальмонт впервые приезжает в Тифлис; его выступления в грузинской столице проходят с огромным успехом. У поэта завязываются тесные отношения с известными деятелями грузинской культуры (А. Канчели, Г. Робакидзе, Т. Табидзе, П. Яшвили и др.).

Летом 1914 года в местечке Сулак на берегу Атлантического океана (во Франции) Бальмонт узнает о начале Первой мировой войны; это событие поэт воспринимает как «злое колдовство», которое «будет бродить еще долго»[73].

Конец 1914-го и начало 1915 года Бальмонт проводит в Париже, работая над переводом драм Калидасы. Поэта неудержимо тянет в Россию. «Я чувствую, что я бесконечно теряю как поэт, оттого, что я не живу в России, а лишь приезжаю туда. Я безусловно хочу жить в России, а за границу только приезжать», – пишет он Е. А. Андреевой из Парижа 5 / 18 января 1915 года[74]. Весной 1914 года через Англию, Норвегию и Швецию Бальмонт возвращается в Россию.

С сентября по декабрь 1915 года Бальмонт совершает длительное турне по России, выступает с лекциями (темы лекций: «Океания», «Лики Женщины», «Любовь и Смерть в мировой поэзии» и др.). В октябре 1915 года Бальмонт снова в Грузии; в Тифлисе и Кутаиси он читает отрывки своего перевода поэмы Руставели. Затем – выступления в волжских, уральских и сибирских городах (Саратов – Самара – Пенза – Уфа – Пермь – Тюмень – Омск – Екатеринбург – Вологда). Вечера Бальмонта в провинциальных городах протекали, как правило, с огромным успехом. Особенно ярко и вдохновенно поэт говорил об Океании, как бы пытаясь заразить слушателей своим энтузиазмом и увлечь их мысленно «в мир коралловых атоллов и лагун, этих изумрудов на лазури воды, к милым золотистым людям, жителям стран, где безмятежно родятся и умирают счастливые дни под аккомпанемент веселого смеха, под расцвет влюбленных улыбок»[75].

В этот период у Бальмонта – видимо, в связи с его неутомимой работой над переводами грузинской и древнеиндийской классики – заметно обостряется интерес к Востоку. Летом 1915 года, отдыхая в деревне Ладыжино близ Тарусы, Бальмонт вновь обращается к китайской истории и культуре. «Я увлекся китайцами. Что-то грезится напевное», – признается поэт в письме к Елене Цветковской от 17 июля 1915 года[76]. В тот же день он пишет ей:

Читаю «Мифы китайцев» и прошу <…> поискать у Вольфа или Суворина того же С. Георгиевского книги «Первый период китайской истории» (3 р.) и «Принципы жизни Китая» (2 р. 50 к.). Сам же я заказал Вольфу наложенным платежом «О корневом составе китайского языка» и «Анализ иероглифической письменности китайцев». Осенью найду себе китайца и буду читать с ним Лао-Цзе.[77]

Осенью 1915 года Бальмонт принимает твердое решение: совершить весной 1916 года еще одну гастрольную поездку по сибирским городам (по договоренности, достигнутой им со своим новым импресарио М. А. Меклером[78]). 14 ноября 1915 года он извещает Елену Цветковскую:

Поездка: март и апрель. Путь: Петроград, Харьков, Екатеринослав, Оренбург, Томск, Барнаул, Новониколаевск, Иркутск, Благовещенск, Чита, Харбин, Владивосток, Хабаровск. Пасха – в Японии, где Агни и Ата[79] должны быть вместе. <…> Выступать я буду с двумя вещами: «Любовь и Смерть в Мировой Поэзии» и «Крестоносец Любви Шота Руставели», – будем писать их вместе, как вместе писали мою бессмертную «Поэзию как Волшебство». <…> Меня ведут звезды, и мы будем больше, а не меньше, вместе от моих решений, продуманных и строгих.