Баллистика Талиона - [2]

В Шанхае он учился в училище имени Апраксина на штурмана, я там же, но на морского баллистика. По окончании, владеющий авиационной компанией папаша, пытался пристроить Джорджа к себе, гонять дирижабли над бескрайними просторами Северной Пацифиды. Однако Буш младший, к удивлению своего «парящего» пращура, ненавидел небо до рвоты. Не то чтобы он физически не переносил перегрузок или боялся высоты, а просто не любил летать — категорически. Да и предпочтения в те годы у господ гардемаринов Унитарной Республики были совершенно иные.

В общем, не смотря на перспективы и увещевания предков, наш «младший» Джордж оказался строптивым малым. Он решительно послал батяню подальше с его дирижаблями и поперся сначала в Высшее флотское училище в Гонолулу, а затем, когда выгнали за неуспеваемость, отправился добровольцем в Лахор. Паки там шалили, постреливали по индусам из трехлинеек, а пару раз, как сообщали в «Репаблик-телеграф», дело доходило даже до сабельной рубки. До наших казачков, впрочем, пакам было далеко, как в смысле организации, так и в смысле личной боевой подготовки, ведь донские и техасские сотни в экспедиционные корпуса Пенджаба набирались из ветеранов. Так что же говорить о морской артиллерии? Тут, разумеется, дикари тягаться с Республикой не могли. Снятые с крейсеров тяжелые картауны и единороги, поставленные в окрестностях Лахора, сравняли паков с землей. Впрочем, не только их военные лагеря и кавалерийские эскадроны, но и мирные поселения с маленькими детьми, седыми стариками, и с женами, закрытыми паранджой…

Как бы там ни было, спустя три года, Джордж младший вернулся с войны. В Шанхай, к родителям он не поехал, отделавшись коротким письмом, а отправился сразу в столицу. На деревянной ноге, с повязкой через выбитый шальным осколком глаз, с щегольскими, круто закрученными усами гвардейца, огромной суммой наградных и премиальных республиканских долларов, а также чудесным орденом Князя Владимира Святого (с бантами), приколотого к цветастой ленте над сердцем. Не смотря на оторванную миной ногу, которую ныне заменял костыль-имплантант из мореного дуба с широким каучуковым «копытцем», армейский френч на нем сидел как литой. В военной форме, с прямой, как полет свинца спиной, в тот год Джордж казался не человеком — скалистой грудой, незыблемой, непобедимой и безумно лихой.

Демобилизованного кавалера Святого Владимира, приняли на службу в полицию Форта Росс без проволочек — отказать такому калеке никто из «тыловых крыс» не посмел. А поскольку инвалидность мешала Джорджу патрулировать улицы миллионного и, безусловно, самого большого города в мире, его зачислили в штат судебных приставов. В результате, молодой, всего тридцатидвухлетний ветеран Пенджабской кампании и блистательного кавалерийского сражения под Лахором протирал зад в кабинете и раскладывал по папкам стряпчие бумажонки…

— А Вы то как сами, Айван? — спросил вдруг меня Джордж. — Все так и мотаетесь по тюрьмам да по острогам? Не надоел еще интерпреторский хлебушек?

— Деньги есть деньги, — пожал плечами я, — это обычный бизнес.

Буш младший кивнул. Он всегда соглашался со мной в этом щекотливом вопросе. Интерпрето на самом деле являлись не государственными служащими, а работниками коммерческих корпораций. Услуги подобных мне специалистов ценились дорого — ведь второго, такого как я нужно было поискать. Впрочем, работа того стоила. Во всех смыслах, как ни крути.

Подземный этаж, в котором мы очутились, спустившись по лестнице, оказался неожиданно велик для Палаты исполнения приговоров. До этого мне приходилось бывать в разных вариантах Палат, но в основном в Сибири, в Монголии и однажды — в Польском доминионе. В столичном же варианте Обители Смерти я пребывал в первый раз. Впечатления, впрочем, она особого не производила. Больше чем остальные по размеру — но и только. Планировка местной Палаты исполнения приговоров на первый взгляд показалась мне обычной: вход в нее предварял длинный, но при этом широкий коридор, отгороженный от лестницы тремя рядами решеток, с небольшими дверцами. За каждой решеткой располагалась бронированная кабинка полисмена, вооруженного семизарядным кольтом детройтской сборки (у столичной полиции водились только такие) и декоративной полицейской сабелькой, совершенно бесполезной в настоящем бою.

С презрением покосившись на сабельки, Джордж невнятно буркнул начальнику караула и забрал у меня лист Приведения Приговора. Что-то переписал оттуда в караульный журнал, подписал сам, дал расписаться мне, а после удовлетворенно ткнул пальцем в сторону двери. Манерам, как видно, в Пенджабе учили плохо.

Мы прошли. За дверью все было жестче. Как оказалось, внутри самого коридора дежурили, зыркая злыми взглядами, охранники-карабинеры. Дежурили вчетвером и, как объяснил мне Джордж, поочередно, сменяясь каждые два часа с другими четырьмя бойцами, отдыхающими в соседней кандейке. В отличие от полицейских с кольтами на входе эти охранники являлись не просто «вахтерами» или «ключниками». Их головы в касках, плечи и грудь, закрытые кавалерийской кирасой из многослойной стали, говорили мне об одном — перед нами стояли подготовленные бойцы, натасканные для тактических схваток. Злой штык, накрученный на карабин, и короткий кинжал на поясе, также показались мне необычайно красноречивыми предметами.